— Вы изволили прочесть?… «Начало въ десять часовъ тридцать минутъ утра»… Это что же такое?… Какъ о кiятр объявляютъ… Нтъ теб, чтобы трезвономъ въ колоколъ ударить… По православному… Нтъ, какъ о смотр какомъ пишутъ: — начало!.. Вы понимаете: — «начало»!!.. Опять же, ваше высокоблагородiе… Литургiя… Какая бываетъ литургiя?… Какъ положено… Iоанна Златоуста… Василiя Великаго, когда какая указана. Это какая же такая литургiя Гречанинова?… Соблазнъ человкамъ… Тамъ жертва великая, безкровная у алтаря приносится… Тамъ предстоять надо со страхомъ и трепетомъ… Тамъ Ликъ Божественный видть можно… Тамъ херувимы и серафимы… А тутъ, какъ въ Парамунт какомъ господа въ гусарскихъ мундирахъ зазываютъ. «Впервые будетъ исполнено»… «Начало въ десять съ половиною часовъ»… Это же, ваше высокоблагородiе, только господа такое могли придумать. которые, какъ ваша мамаша неврующiе…
— Это не такъ, Нифонтъ Ивановичъ, — начинаетъ объяснять полковникъ, и не находитъ словъ объяснить Нифонту Ивановичу, зачмъ это такъ длается.
— Это, ваше высокоблагородiе, Парижъ, — говоритъ старый Агафошкинъ и въ это слово вкладываетъ весь ужасъ своего отчаянiя.
Онъ смотритъ на ворота переулочка.
— Ну, ваше высокоблагородiе, пошабашимъ до завтрева. Барыня ваша идутъ… возвращаются.
И какъ два школьника, боящiеся попасться въ запрещенномъ куренiи, они быстро шмыгаютъ изъ садика. Нифонтъ Ивановичъ сбгаетъ въ подвалъ, полковникъ торопливо поднимается во второй этажъ и нажимаетъ пуговку электрическаго звонка. Его сердце быстро бьется. Онъ торопится войти такъ, чтобы Ольга Сергевна не замтила его на лстниц.
X
Такъ и жили они, обитатели виллы «Les Coccinelles» въ N 24 no rue de la Gare маленькаго припарижскаго мстечка. Раньше, когда они были въ Россiи, до войны, ихъ жизни сливались въ одну общую, какъ сливались жизни полковника, Ольги Сергевны и Шуры. Тогда была у нихъ одна общая вра въ Бога — не Карловацкая и не Евлогiанская, не восточно-католическая и не краснаго епископа, присланнаго изъ Совдепiи. Тогда было все равно, куда ходить молиться — въ аристократическую церковь при министерств Удловъ, или молиться со «всми» во Владимiрскомъ собор, или другой «приходской» церкви. Вра была одна — православная. И служители ея не вызывали никакихъ сомннiй.
Тогда былъ Царь. Государь Императоръ, о комъ благолпно, величественно и благоговйно возглашали моленiя въ церквахъ всей Россiи. Когда незадолго до войны прiзжалъ Государь въ Ялту — Ольга Сергевна видла путь къ молу чуть не по ступицу колесъ усыпанный цвтами:-розы, глицинiи, нарциссы, магнолiи, — все дождемъ сыпалось подъ ноги лошадей внценоснаго Монарха и его супруги — Матушки Царицы… Какое возбужденiе, какой восторгъ были на Ялтинскомъ молу, гд Императрицей былъ устроенъ благотворительный базаръ и гд стояла ошвартованная у мола Императорская яхта.
Тогда было — Отечество. He Украина, не Польша, не Казакстанъ, не Армянская республика, но великая Россiйская Имперiя — владычица трехъ океановъ. Отъ Калиша до Владивостока, отъ Торнео до Батума — все была одна Россiя, съ однимъ языкомъ, съ однимъ царемъ, съ разными религiями, но съ одною святою врою.
Если и тогда не вс жизни сливались въ одну линiю, стремящуюся къ одной цли — карьерной ли, обогащенiю ли, къ слав ли, къ благополучiю, къ жертвенному ли исполненiю долга, то шли он параллельно, какъ шли тогда жизни полковника и Нифонта Ивановича. Другъ друга тогда они не знали, но въ своемъ служенiи Родин и царю были совершенно единомышленны.
Теперь, когда, какъ то вдругъ и совершенно неожиданно — не на то они разсчитывали, когда одни сознательно, другiе безсознательио шли заграницу — вышло такъ, что не стало у нихъ Родины, стали они «sans Patгiе», «Heimatlos» «бженцы», «эмигранты», вдругъ и жизни ихъ разошлись и, исходя изъ одной точки — виллы «Les Coccinelles» — стремительно, пучкомъ уходили въ разныя стороны, гд были разныя понятiя, разные идеалы, гд не было дружбы и любви, но гд были скрытая вражда и непониманiе другъ друга.
Все дальше отходила Ольга Сергевна отъ полковника. И жутко было слушать Георгiю Димитрiевичу, какъ иногда, узнавъ, что онъ сдлалъ взносъ въ полковое объединенiе — она фыркала и со злобою ворчала:
— Игра въ солдатики… Все бросить этого не можете?… Музей полка… Могила дорогого покойника… Кладбище старыхъ мечтанiй… Разбитое корыто… He зачмъ было мнять Государя на временное правительство… Домнялись!.. Проворонили все!!..
Полковникъ тогда до верху застегивалъ свое крашеное англiйское пальто, поднималъ воротникъ и уходилъ изъ дома. Онъ шелъ на берегъ Сены и долго ходилъ взадъ и впередъ, ничего не видя, никого не замчая. Все то, что такъ жестоко и больно осуждала Ольга Сергевна было для полковника — врой. Врой въ побду, въ возвратъ того стараго, лучше чего не было въ его жизни. Потерять эту вру… И что останется?… Вилла «Les Coccinelles»?…