Подвиг

«26-го сентября прошлаго года, посл прохода позда изъ Ленинграда на Лугу, на 43 километр Варшавской дороги, былъ найденъ перерзанный колесами трупъ неизвстной женщины. Голова была пробита въ нсколькихъ мстахъ, тло исковеркано, но крови вытекло очень мало. Это вынудило врача отказаться отъ дачи заключенiя о причин смерти гражданки Софiи Зобонецкой.

«Зобонецкая съ дочерью Еленой снимала дв комнаты въ дом, арендованномъ Андреемъ Аггусомъ по улиц Юнаго Ленинца въ Троцк. Семья Аггуса была очень не мала, кром того, онъ поселилъ у себя семью Древицкихъ. Тамъ же жила гражданка Барашкина.

«Аггусъ усиленно таскалъ Зобонецкую по судамъ, обвиняя ее то въ умышленной порч комнаты, то «въ нагломъ поведенiи и ругани». Помогали Аггусу въ этихъ судебныхъ похожденiяхъ мужъ его сестры, членъ Троцкаго горсовта и жиличка Барашкина.

«Тмъ не мене выселить Зобонецкую имъ не удавалось. Для того, чтобы «допечь» Зобонецкую, Аггусъ не гнушался подсылать къ ней пьяныхъ гробовщиковъ, якобы за срочнымъ заказомъ.

«Наконецъ, Зобонецкая была найдена мертвой на рельсахъ.

«Аггусъ за бутылкою вина разсказалъ всю исторiю расправы съ Зобонецкой. Онъ оглушилъ ее ударомъ гири по голов на площадк вагона, въ которомъ халъ вмст съ Зобонецкой въ Ленинградъ по какому то вымышленному, срочному длу. Доканавъ старуху, онъ сбросилъ ее на полотно, въ заране условленномъ мст, гд дожидались жена его и жиличка Барашкина, которой за содйствiе было общано перевести ее въ лучшую комнату. Они и подложили трупъ подъ поздъ, чтобы замести слды.

«Барашкина черезъ два мсяца не вынесла угрызенiй совсти и отравилась.

«He довольствуясь убiйствомъ, Аггусъ укралъ вс цнныя вещи Зобонецкой, хранившiяся на чердак.

«Дло объ убiйств изъ за жилплощади на дняхъ будетъ слушаться въ Окружномъ суд…»

Когда прочли это газетное извстiе, какъ всегда всякую всточку «оттуда», всею семьею, за вечернимъ чаемъ, Ольга Сергевна почувствовала, что на нее это кошмарное убiйство не произвело впечатлнiя. Оно не входило, не умщалось въ рамки ихъ Парижской жизни. Потомъ, изъ короткаго обмна мннiй съ мужемъ и «мамочкой», — она убдилась въ томъ, что ихъ поразило не самое убiйство — къ убiйству они отнеслись холодно: — иначе и быть не могло въ совтскомъ раю — но ихъ удивило, что у Зобонецкой могли быть цнныя вещи. Значитъ, не все отобрали. А еще боле поразило ихъ, что убiйца былъ арестованъ, что пособница Барашкина изъ за угрызенiй совсти отравилась, а самое дло будетъ слушаться въ окружномъ суд.

Имъ все въ совтской республик казалось такимъ кошмарнымъ сномъ, такою чудовищною неразберихою, что убiйство близкаго человка ихъ не поразило — оно входило въ совтскiй бытъ, какъ входили въ него безсмысленные аресты и казни невинныхъ людей. Ихъ поразило, что тамъ все таки была какая то жизнь и вмст съ нею какая то правда, въ которую входили и угрызенiя совсти и арестъ убiйцъ и преданiе ихъ суду.

Повидимому и на самаго близкаго человка къ Зобонецкой, на ея мать, самый фактъ убiйства тоже не произвелъ большого впечатлнiя. Въ очередномъ письм открытк ничего по этому поводу не писалось. Старая Олтабасова помянула только про внучку.

…"Леночка поселилась у меня»…

Потомъ пришло извстiе, что такъ какъ Леночка выросла, она озабочена ея будущимъ: — «хлопочу послать Леночку къ вамъ и это мн повидимому удастся»…

Потомъ очень долго не было писемъ, и, такъ какъ ни денегъ, ни визъ ни откуда не просили, то какъ то и позабыли о томъ, что Леночку посылаютъ въ Парижъ. Да и казалось это такимъ невозможнымъ… « Оттудaи въ Парижъ»!..

И вдругъ Леночка явилась сама, что называется — «собственною персоной» и совсмъ не робко, но увренно позвонила въ дребезжащiй звонокъ въ переулочк у дома, имвшаго номеръ 24-ый.

XII

Леночка ощутила странную легкость, когда отдала шофферу такси послднiе восемнадцать франковъ, показанныя счетчикомъ, прибавила два франка на чай, и у ней осталась какая то мелочь — дырявые сантимы и темно мдные су.

Она была въ блдно-голубой, блеклаго, вялаго цвта высыхающихъ васильковъ шляпк колпачк, въ короткомъ, выше колнъ, не модномъ уже плать и кофточк. Все было очень старое и заношенное. Особенно плохи были чулки желторозоваго цвта и вс въ штопкахъ. Башмаки были стоптаны, и на песк, гд стояла Леночка, переминаясь съ ноги на ногу, выдавливали маленькiй слдокъ ея ножки, и въ немъ отпечатывалась глубокая дырка на подошв.

Она позвонила еще разъ. Никто не открывалъ калитки. Крошечные домики въ паутин плюща, съ окнами, заставленными ставнями, точно склеенные изъ картона казались необитаемыми. Но на веревк палисадника между ржавыхъ георгинъ сушилось блье и изъ калитки вдругъ выскочила большая темная собака и съ лаемъ бросилась къ воротамъ.

Леночка испугалась. Но собака понюхала воздухъ, посмотрла желтыми, умными глазами въ глаза двушк и, толкнувъ носомъ калитку, выскочила на улицу и убжала.

Леночка, убдившись, что калитка не замкнута, вошла въ узкiй дворикъ тупичокъ. Справа были высокiя слпыя стны сосдняго дома, слва палисадники и маленькiя дачки. Леночка шла и читала надписи на блыхъ эмалированныхъ дощечкахъ.