Подвиг

…"Рисовать, сказалъ я выше, трудно и, по моему, просто нельзя, съ жизни, еще не сложившейся, гд формы ея не устоялись, лица не наслоились въ типы. Никто не знаетъ, въ какiя формы дятельности и жизни отольются молодыя силы юныхъ поколнiй, такъ какъ сама новая жизнь окончательно не выработала новыхъ окрпшихъ направленiй и формъ. Можно въ общихъ чертахъ намекать на идею, на будущiй характеръ новыхъ людей»… «Но писать самый процессъ броженiя нельзя: въ немъ личности видоизмняются почти каждый день — и будутъ неуловимы для пера»…

И. А. Гончаровъ. «Лучше поздно, чмъ никогда».

I

Если бы человческiя страсти и чувства, симпатiи и антипатiи, любовь и ненависть были подобны взрывчатымъ веществамъ, или положительному и отрицательному электричеству — маленькiй домикъ, стоявшiй на rue de la Gare должно было бы взорвать и разнести на мелкiя части. Такъ кипли въ немъ скрытыя и сдерживаемыя чувства.

Это былъ совсмъ маленькiй домикъ, какiе не рдкость подъ Парижемъ, въ его предмстьяхъ. И мстечко, гд онъ стоялъ тоже было маленькое и незначительное, какъ то незамтно сливавшееся съ другимъ, уже значительнымъ и богатымъ городкомъ, имвшимъ даже за собою какое то историческое прошлое. Подобно Медону оно было заселено Русскими бженцами. Да оно и походило на Медонъ. Въ немъ, какъ впрочемъ и во всякомъ французскомъ мстечк, были avenue du Marechal Joffre, rue de la Gare, place du Marche, все, какъ полагается во всякомъ мстечк, имющемъ претензiи стать въ будущемъ городомъ. Въ немъ были и дв Русскiя церкви: — Соборная и Евлогiанская. Были и свои Русскiя знаменитости: — музыкальный критикъ изъ большой Парижской эмигрантской газеты, отставная артистка Императорскихъ театровъ, бывшiй прокуроръ Судебной палаты и шесть настоящихъ «царскихъ» генераловъ. Былъ въ немъ еще какой то казачiй квартетъ и два церковныхъ хора. Все это создавало Русскую, «нашу» жизнь мстечка и въ той или иной степени влiяло и на развитiе страстей въ маленькомъ домик на rue de la Gare.

Въ этомъ домик, если считать правильно, былъ одинъ этажъ и одна квартира. Но въ немъ считалось три этажа и три квартиры. Главную, центральную, изъ двухъ крошечныхъ комнатокъ, которымъ предшествовала совсмъ уже минiатюрная прихожая съ уборной, занимала семья Нордековыхъ. Она состояла изъ мужа, полковника въ прошломъ, конторщика въ настоящемъ, жены, въ прошломъ тон(м-?)ной и красивой барыни, игравшей на роял и знавшей четыре европейскихъ языка, въ настоящемъ стенотипистки при одномъ учрежденiи, назначенiя котораго она никакъ не могла понять, и наконецъ, «мамочки», старушки семидесяти лтъ, бывшей когда то фрейлиной Двора. Надъ ними въ единственной комнатушк мезонина, изъ за покатой, крутой крыши, замнявшей потолокъ, походившей на Русскiй гробъ, гд лтомъ въ жары изъ за раскаленной черепицы было нестерпимо душно, а зимою въ дожди сыро и холодно, помщалось «чадо», сынъ Нордековыхъ, 23-хъ лтнiй молодой человкъ, носившiй имя Александра — Шура, — но называвшiйся Мишелемъ Строговымъ, — Парижскiй шофферъ.

Наконецъ, нижнюю квартиру, въ полуподвал, занимала сапожная мастерская казака Агафошкина. Ее держалъ шестидесяти пяти лтнiй крпкiй старикъ Нифонтъ Ивановичъ, съ внукомъ Фирсомъ, сожительствовавшимъ съ какою то полькою.

Къ этому пестрому и различному населенiю, напоминавшему совтскiя, уплотненныя квартиры, слдуетъ еще прибавить полковникову собаку Топси, коричневаго породистаго добермана, съ рыжеватыми подпалинами и умными глазами, сiявшими изъ черныхъ вкъ, какъ два блестящихъ желтыхъ топаза.

II

Шесть часовъ утра. Сырой и срый, мглистый, дождливый октябрьскiй день никакъ не можетъ народиться. Если выдти черезъ рыночную площадь, гд почта и мэрiя, и спуститься по широкой каштановой алле къ берегу Сены, откуда открывается прекрасный видъ на Парижъ, то ни Сены, ни Парижа не увидишь. Все покрыто густой, непрозрачной мглою, клубится черными дымами и тучами, и мороситъ, мороситъ, мороситъ безъ конца надодливый Парижскiй дождь.

Въ верхней комнатушк, въ «гробу», надодливо, заливисто, протяжно и нудно залился будильничный звонъ. Онъ точно какимъ то острымъ, ядовитымъ лезвiемъ прорзалъ домикъ и, казалось, съ тою же одинаковою, тоску наводящею силою, съ тою же кажущеюся безконечностью и непрерывностью раздался по всмъ этажамъ, сталъ слышенъ и у сосдей, въ другихъ такихъ же домикахъ — виллахъ.