Подвиг доктора Бушуева

Когда-то, провожая помощника на фронт, Фёдор Иванович открыто завидовал ему, завидовал потому, что Безродный наденет халат и встанет к операционному столу то ли в полевом госпитале, то ли в медсанбате, словом, хирург найдёт своё место в ратном строю.

И вдруг не в госпитале, не в медсанбате, а здесь, в тёмном бараке, он увидел Безродного. Почему? Что привело его сюда?

— Как прикажете понимать? — с прежней суровостью повторил свой вопрос Фёдор Иванович.

Безродный поёжился.

— Судьба сыграла со мной злую шутку, — чуть слышно проронил он. — Попал в окружение…

— Так, так, — жёстко продолжал Фёдор Иванович, и что «так, так» прозвучало неумолимым осуждением. В самом деле, он сейчас не в силах был понять, как человек, имеющий свои крепкие ноги, мог возвратиться в оккупированный город?

«А как вернулась Майя, как вернулись сотни беженцев»? — спросил у себя Фёдор Иванович, но тут же внутри прозвучал протестующий голос:

«Беженцы и Майя — другое дело, они гражданские лица, а Безродный военный врач, Безродный принимал присягу, Безродный, в конце концов, имел в руках оружие!»

— И что же вы теперь намерены делать? — вслух поинтересовался Фёдор Иванович.

Безродный беспомощно пожал плечами.

— Я не знаю, я выбит из колеи и подавлен окончательно. Я видел ад боя, но он сейчас кажется мне раем по сравнению с тем, что встретил здесь… В нашей больнице немецкий госпиталь. Меня даже к воротам не подпустили. Я случайно узнал, что вы здесь, и решил проведать. Приятно снова увидеть дорогих людей…

— Да, да, приятно, — хмуро перебил Фёдор Иванович. — Приятно видеть, сказал один карась другому на горячей сковородке. А мы с вами, Матвей Тихонович, и есть те караси на горячей сковородке, — с горькой иронией продолжал он. — Уходите, бегите от этой приятности, пока ноги целы, к своим идите, туда пробирайтесь, — горячо посоветовал доктор Бушуев.

Безродный взглянул на Майю, точно обращался к ней за советом и поддержкой.

— Я понимаю, Фёдор Иванович, вы осуждаете меня. Я ожидал этого, — каким-то чужим голосом проговорил Безродный.

— А вы как же думали! Похвалу хотели заслужить? Духовой оркестр хотели бы слышать в честь возвращения в родной город?

— Зачем вы так, — вмешалась Майя. — Человек столько испытал, столько выстрадал, а вы его гоните. До того места, куда вы посылаете Матвея Тихоновича, сотни километров — и на каждом шагу смерть.

— А здесь, по-твоему, тишь, гладь да божья благодать! — запальчиво возразил Фёдор Иванович Майе.

— Здесь, по-моему, не место для подобных разговоров, давайте зайдём в приёмную, — посоветовала она.

В тесной приёмной, чуть смягчившись, Фёдор Иванович жаловался Безродному:

— Судьба сыграла злую шутку не только с вами, Матвей Тихонович, и я тоже не в восторге от своей судьбы. Собирался эвакуироваться — не успел, и вот теперь бьюсь как рыба об лёд. — Он помолчал немного, потом предложил: — Если хотите, можете пока оставаться у нас.

— У меня сейчас нет другого выбора, — с готовностью склонил голову Безродный.

По пустынным улицам Фёдор Иванович возвращался домой из больницы.

Над городом снова фашистские репродукторы хвастливо орали о неотвратимом походе на Москву, о захвате Харькова, Курска, Орла, о боях в пригородах Ленинграда. Немцы на весь мир кричали о полном разгроме советской авиации, паническом бегстве советских войск.

Враг торжествовал и, предвкушая скорую победу, уже назначал сроки парада в Москве, на Красной площади.

Фёдор Иванович чувствовал, как от этих, пусть даже чересчур хвастливых, сообщений гитлеровцев до боли сжималось сердце — жить не хотелось… Он жадно ловил слухи, которые, подобно ручейкам, стекались к нему в больницу. На приём приходили разные люди, и приносили они с собой, на первый взгляд, невероятные вести — трудно поверить им. Рассказывали, например, будто на центральной улице средь бела дня взлетела на воздух легковая машина, в которой раскатывали по городу подвыпившие офицеры. Поговаривали, будто в окно комендатуры кто-то бросил гранату, кто-то повесил в Райгородке старосту — фашистского прислужника, будто в лесах высадился большой десант Красной Армии…

Фёдор Иванович чутко прислушивался к разговорам и верил, что где-то живут смелые люди, которые не смирились и продолжают сражаться здесь, на занятой врагом земле. Однажды ночью он сам слышал отдалённый грохот от взрывов, а утром в больнице ему сообщили: это на соседней железнодорожной станции партизаны подорвали эшелон с боеприпасами.

Партизаны! Фёдор Иванович всё чаще и чаще слышал о них, и на душе у него светлело: значит, люди борются, значит, наши советские люди не дадут покоя проклятым захватчикам.