Подвиг доктора Бушуева

С тех пор, когда полковник Дикман был спасен русским хирургом, о нём заговорила пресса, его здоровьем поинтересовался даже сам фюрер, и Дикман рассчитывал на повышение. Но потом на комендантову голову как из рога изобилия посыпались неприятности. Именно в его районе всё чаще и чаще стали появляться партизаны. Дикман пообещал начальству, что в самый короткий срок восстановит макаронную фабрику, и однажды он уже приготовил донесение — фабрика, мол, готова к пуску. Но по какой-то причине случился пожар, и всё пошло насмарку. Пришлось начинать заново, везти из Италии оборудование. После пожара на монтаже фабрики работали итальянские специалисты, но чьи-то невидимые сильные руки портили оборудование. Дикман приказал расстрелять итальянского инженера и вместо него был поставлен немец. Но результат тот же — фабрика до сих пор не работала. Дикман прежде гордился, что снабжает мукой чуть ли не две дивизии, а теперь мельница уничтожена и мельник скрылся. Дикман должен бы быть полновластным и единственным хозяином в городе, но он вынужден прятаться, ездить в броневике, потому что всё настойчивей заявлял свои права другой хозяин — партизаны.

Как-то в городе остановился старый приятель Дикмана — тоже полковник, командовавший полком на фронте и ехавший домой в отпуск. На следующий день этот приятель сказал:

— Слушай, Вальтер, на фронте, в землянке, под обстрелом русских батарей я чувствовал себя в большей безопасности, чем у тебя в городе.

Дикман молча проглотил эту пилюлю. Он понимал, что его карьера пошла под уклон. И вот сегодня случай поможет ему доказать обратное, о нём ещё заговорят, чёрт побери!

Комендант нажал кнопку. В дверях появился адъютант.

— Майора Брандта и оберлейтенанта Фогеля ко мне, — приказал полковник. Он думал разработать с офицерами хитроумный план захвата партизан. Надо, чтобы на доктора Безродного не упала и тень подозрения. Партизаны знают, кого пригласили к раненым, и могут потом расправиться с Безродным. А тот коменданту ещё пригодится.

В этот же день санки снова остановились у лагерных ворот. Фёдор Иванович и фельдшер Николаев опять вошли в знакомую комнатку и начали приём больных.

Всё тот же унтер-офицер с большущей кобурой на животе постоял немного у окна, потом ушёл, по всей вероятности, решив, что нет надобности торчать по два-три часа сряду в приёмной. Русские медики люди вполне надёжные, больше того, они на хорошем счету у начальства. Незачем следить за ними да подслушивать — говорят они больным одни и те же опостылевшие слова. Правда, время от времени, унтер-офицер для порядка всё-таки заглядывал в приёмную.

В отсутствие унтер-офицера Фёдор Иванович пробовал заговаривать с пленными, но те по-прежнему враждебно косились на доктора и были недоступно молчаливы Когда же, наконец, явится тот строгий мужчина с ожогом руки? Фёдор Иванович беспокоился: а вдруг не придёт? Значит, нужно искать другого, значит, снова на неопределенное время оттягивается связь с пленными и они с фельдшером попусту ходят сюда…

Порой Фёдору Ивановичу хотелось махнуть рукой на всякие предосторожности и сказать ну хотя бы вон тому высокому человеку с ушибленными пальцами — слушай, родной, дорогой товарищ, мы пришли сюда по заданию подпольного горкома партии, чтобы помочь вам… Но ведь этот высокий может заявить охранникам, и тогда все пропало.

«Главное, осторожность и ещё раз осторожность», — подумал Фёдор Иванович и взглянул на фельдшера. Николаев тоже с надеждой посматривал на дверь, ожидая, что вот-вот явится на приём его односельчанин Коренев. Но тот не приходил.

«Не везёт нам с тобой, друг мой», — глазами говорил фельдшеру Фёдор Иванович. И вдруг он увидел вошедшего строгого мужчину с ожогом руки. Он обрадовался, улыбнулся ему, как старому хорошему приятелю.

— Как ваша рука? — мягко спросил доктор.

Пленный промолчал.

— Эскулап снова пришёл к вам, — тихо сказал Фёдор Иванович, в упор глядя на пленного.

— А вы не трус, господин Бушуев, — неожиданно сказал тот.

— Вы знаете мою фамилию? — удивился доктор.

Пленный чуть усмехнулся.

— Грамотные. Из фашистских газет знакомы с вашим портретом.

В груди у Фёдора Ивановича что-то оборвалось. Значит, всё было напрасно, товарищи из лагеря знают о том, что он когда-то спас коменданта. В их глазах он — продажная шкура и состоит на службе у захватчиков. А ну-ка попробуй, докажи, что он не тот, за кого его приняли. Не поверят, и даже если в лагере есть подпольная группа, люди этой группы никогда не откроются изменнику.

«Вот вам, Иван Егорович, и непредусмотренное, вот вам и выгодная дружба с комендантом», — в мыслях обращался он к Зернову.

Фёдор Иванович догадывался, что перед ним тот, кто прошлый раз подсунул угрожающую записку, что именно этот мужчина нужен ему для связи с товарищами из лагеря. Но вместе с тем ясным было и другое — говорить с ним прямо и откровенно бесполезно: всё равно не поверит доктору, о котором так лестно писалось в немецких газетах. А как и чем доказать ему, что они с фельдшером присланы сюда специально?

Осматривая уже подживающий ожог, Фёдор Иванович решил заговорить: