Подвиг по расчету

— Но я просто боялась, что ты будешь против, — лепетала она. — Я же знала, что Мария тебе не нравится. Ты ведь и сам не сказал мне, где будешь в этот вечер, — ухватилась она за последнюю соломинку.

— Не сказал, потому что ты не спрашивала, — бросил он ей. — Но я тебя не обманывал. Извини, но я не могу жить с женщиной, которой не верю. Да, ты права, твоя Мария мне не нравится, и то, что ты предпочла шляться с ней и лгать мне, показывает, кого ты выбрала.

— Я не общаюсь с ней больше, и никогда, никогда больше не буду общаться! — плача, клялась Кристина. — Миша, я тебя, тебя выбрала!

— Слишком поздно, — неумолимо отозвался он.

— Ты же не можешь разрушить все! — в отчаянии вскричала Кристина. — Все, что у нас было! И Гатчину, и Выборг, и Сан-Франциско! Это все не имеет смысла без тебя, все эти места у меня теперь навсегда будут связаны с тобой. Я не могу без тебя жить, Майкл!

— Это не я, — отрезал он. — Это ты все разрушила.

Ее жизнь закончилась в тот момент, уступив место нескончаемому аду. Майкл словно превратился в призрака — холодного и отрешенного. Он приходил домой только ночевать, спал в другой комнате, ел где-то в другом месте, и совершенно перестал оставлять ей деньги на продукты. Зима в Сан-Франциско в тот год выпала холодной и дождливой, но голод гнал Кристину на улицу, в опустевший и промозглый город, омертвевший буквально на глазах. От былого приморского франта не осталось и следа. Ей казалось, что город, как и Майкл, не мог простить ее глупости, не верил ей и не больше не подпускал к себе. Холодный, равнодушный, переполненный чудаковатыми людьми, пропахший вонью бездомных, измученный дождем, он отторгал ее, как совершенно чужеродное и ненужное здесь существо.

Образования у Кристины не было, и за свою короткую двадцатилетнюю жизнь она успела поработать только продавцом косметики в школе, делая крохотную прибыль на разнице цен для дистрибьюторов и стоимости, указанной в каталоге. Тогда же она прошла несколько бесплатных классов по нанесению макияжа. Не зная ничего другого, она решила заняться тем же самым, ища себе клиентов среди студентов местных университетов. Голодная и промокшая, Кристина скиталась по оживленным, похожим на дендропарки университетским кампусам. Купив партию косметики в кредит, она приезжала на БАРТе в соседний Беркли и бродила по студенческим кафе, ища среди веселой беззаботной молодежи своих первых клиентов.

Некоторые студенты сердечно откликались на ее беду, и Кристи постепенно начала зарабатывать первые деньги, которых, правда, хватало только на метро и еду. Самыми счастливыми для нее становились моменты обеда, когда, уставшая от долгой ходьбы и вконец замерзшая, она заходила в первый попавшийся Старбакс и, не рискуя пробовать незнакомые блюда, покупала стандартный сэндвич с курицей и бутылку сока. Они разогревали его прямо здесь же, в микроволновке, и благодарная Кристина, грея руки о завернутый в грубую обертку бутерброд, присаживалась за стойку у окна. С ощущением блаженства она вгрызалась в горячее сочное мясо, стараясь растянуть на весь день блаженный миг удовлетворения голода. Она наслаждалась теплом, глядя на дождь и слякоть из окна и чувствуя неподдельное счастье хотя бы временной защищенности от непогоды. Возможно, именно эти несколько минут радости в день уберегли ее от одолевающих порой мыслей о самоубийстве.

Чувство вины перед Майклом сменилось со временем равнодушной апатией. При всей своей внутренней зависимости от него даже Кристина чувствовала, что муж был слишком с ней суров. Но она не представляла, куда могла бы уйти от него. От заросших местных бомжей ее отличало лишь то, что ей было, куда возвращаться, хотя сама мысль о возвращении в холодный и враждебный дом претила ей все больше. Уехать в Россию? Но как она могла вновь приехать в страну, которую благодаря Майклу навсегда уже вычеркнула из своей жизни как что-то предельное неправильное, ненужное и недостойное ее памяти?

И потому, без радости и без надежды, гонимая голодом, она каждый день выходила на вечные поиски клиентуры и еды, порой довольствуясь купленной в магазине упаковкой салями и булкой хлеба. Она выглядела ухоженной, прилично одевалась, ночевала в мягкой постели, и потому никто и представить себе не мог, насколько сильно она нуждалась.