Подвиг по расчету

Эта фраза была прямым следствием второй проблемы, связанной с Федором — он упрямо ассоциировал себя с российскими спецслужбами. Аверин не скрывал, что гордился званием «чекиста», и до сих пор упрямо говорил «мы» в том, что касалось ФСБ или СВР. Эта самоидентификации в сочетании с периодическим заступничеством за «честь мундира», проскальзывавшая в их разговорах, коробила порой самого Деррика, который обязан был докладывать о ней боссу.

— Однако я не думаю, что он двойной агент, — обычно заканчивал Дэнсон свои доклады. — Его менталитет создает для нас риски в будущем, что в какой-то решающий момент он может предать нас. Это возможно. Но вряд ли он обманывает нас прямо сейчас. В противном случае он бы скорее принялся разыгрывать какую-то особую преданность, обиду на свою контору и что-то в этом роде.

— Зачем? — резонно возражал Рутерфорд. — Может быть, он как раз достаточно умен, чтобы не делать этого? Я признаю, он не работает топорно, не пользуется избитыми приемами. Он разыгрывает абсолютную искренность, обнажая свои «простительные» недостатки, чтобы скрыть большее.

— Он прошел три полиграфа, — напомнил ему Деррик.

— Олдрич Эймс тоже проходил их, — бесстрастно отвечал шеф.

Дэнсон понимал логику своего босса, но что-то глубоко интуитивное подсказывало ему: эпатаж Федора не является частью тщательно продуманной тонкой игры, а лишь последней формой психологической защиты перед самим собой за свой нелегко давшийся, но вполне выстраданный поступок. Что же касается формальных оснований, Федор был чист: он действительно прошел несколько тестов на полиграфе, поставляемая им информация подтверждалась, и никто из имеющихся агентов не сообщал о нем как о случае «подставы». С этими критериями вынужден был смириться и Рутерфорд, который, казалось, все еще волновался, какое влияние окажет опытный русский чекист на своего молодого куратора.

Вот и сейчас, когда Деррик упомянул Федора, Алан Рутерфорд напрягся, поморщился и осторожно спросил:

— И зачем они его вызывали?

— Они отзывают его в Черногорию. По его словам, там намечается что-то серьезное. Он работал там во время своего предыдущего тура — поддерживал связи с пророссийскими политиками и прессой. Теперь, по его словам, они вызывают туда всех, у кого осталась агентура на Балканах.

— Ты же не считаешь, что это связано с делом Ральфа Хиггинса? — осведомился шеф.

— Нет, о Хиггинсе и всей авантюре с «Незнакомкой» он ничего не знает. Но это не удивительно — каждый занимается своим делом, вряд ли они посвящают его в детали чужих операций.

— Значит, это просто счастливое совпадение? Ты отправляешься в Черногорию присмотреть за Хиггинсом, и там же в то же самое время окажется твой горе-агент? — Рутерфорд потер подбородок.

— Ну, если параллельно мы сможем узнать, что русские замышляют в Черногории, и предупредить местные власти, так будет только лучше, — ответил Деррик.

— Будь осторожен. Смотри, чтобы это не было ловушкой не для русских, а специально для тебя, — предупредил он. — Когда ты вылетаешь? Я предупрежу ЦРУ.

Деррик почувствовал удовлетворение. Он не сомневался — шеф обеспечит, чтобы за Кристин Уоррен приглядывали в его отсутствие. Но уже сформировавшееся за несколько лет профессиональное чутье подсказывало — самые интересные события сейчас будут происходить именно за океаном, на лучезарном побережье Адриатики…

Часть II

Глава 12

Черногория, сентябрь 2016 года

Старая Будва, обнесенная высокой крепостной стеной, была типичным маленьким европейским городом. Узкие, зажатые между стенами домов улицы, выложенные истертой временем брусчаткой, напоминали лабиринт. Они словно выталкивали из себя и тут же втягивали вновь, в хитросплетения коридоров и эпох, старины и современности, комфорта и экзотики. Под увешанными картинами арками ютились кафе, а свисающий с балконов плющ порой закрывал собой небо. Камни стен, большие и шершавые, сохранившиеся даже не столетиями, а тысячелетиями, таили в себе что-то такое необъяснимое и притягательное, что в них хотелось вглядываться, не отрываясь.