Поединок

— Это случилось ближе к Петербургу или к Пушкину? — без тени соболезнования, чисто прагматическое уточнение. От этого, вероятно, зависит, кто займется проверкой сигнала, местные менты или пушкинские.

— Ближе к Петербургу. Почти рядом. Возле Пулковского шоссе.

— Выйдите к свету на Московский проспект и ждите милицейскую машину, она скоро подъедет.

— Я не могу выйти к свету, я боюсь… Они меня убьют… Они меня преследуют…

Молчание. Нестандартная ситуация.

— Хорошо. Где вы будете ждать наряд?

— Около универмага «Московский». В затемнении, в глубине.

— Ждите. Машина скоро будет…

Не знаю зачем, но, поджидая ментов, я загоняю в ноздрю еще одну дорожку. Пусть мне будет хуже. С неба размеренно опускаются редкие, но крупные снежинки. Упав на асфальт, тают. Конец зиме. А в ее начале мы встречали такой же — мокрый, нерешительный, пробный снег, — подставляя ладони тающим снежинкам, вместе с Настюхой. Она смеялась, сравнивая это чудо природы с кокаином. Да, одно из названий стимулятора — снежок…

Ментовский «рафик» медленно ползет вдоль универмага. Выхожу из укрытия. Приближаюсь бегом: до прогулок ли тут? По кузову — крупно: «ГРУППА НЕМЕДЛЕННОГО РЕАГИРОВАНИЯ». Мне открывают дверь салона. Четверо ментов, не считая водилы. Двое — с автоматами. Расспрашивают, что да как. Тон сочувственный. Никаких язвительных реплик, замечаний, придирок. Рассказываю все как есть.

— Ты место найдешь? — спрашивает мент.

— Не знаю.

Я действительно не знаю. Где он, этот поворот? Ночью точно не найти. Но при свете дня постараться можно. Во всяком случае — методом исключения. Не так уж много там должно быть сомнительных проселков, уводящих от трассы к лесочку на отшибе.

— Так найдешь или нет? — интересуется второй мент.

— Днем, может, и найду. Должен найти. Сейчас — не знаю. Вряд ли.

— Да сейчас-то — понятно…

— Чего делать будем? — спрашивает третий, автоматчик, глядя на соратников.

В машине тепло, щеки мои зажигаются, словно их натерли перцем, а бодряк от дурмана шибанул такой, что череп трещит по швам. Разговор ментов доносится ко мне будто сквозь слой ваты.

— А чо ночью-то делать? Убойники, один хрен, ночью ничо не найдут, пусть спят пока до утра. Сгрузим его в пятьдесят первое, посидит пусть с дежурными. Протокол, туда-сюда… Все равно на их земле мокруха…

«Рафик» с надсадным скрипом тормозит возле отделения милиции, вход в которое ярко освещен. Поднимаюсь по ступенькам. Колени дрожат от напряжения, в башке, разомлевшей от тепла в салоне «рафика», — полный винегрет. Провожает меня лишь один мент — должно быть, не только самый пожилой по возрасту, но и старший группы немедленного реагирования. Проходим с ним мимо пульта с шипящей рацией, усеянного кнопками и лампочками, к столу, за которым сидит майор милиции, по-видимому, дежурный.

— Приветствую, Иваныч, — говорит мой провожатый. — Что, не спится?

— Привет. Да какое там спанье! Ну, чего хорошего скажешь?

— Вот — привез, чтоб ты не скучал. Еле выпутался парень. На вашей земле убой. Подругу его — того… Ты тут с ним разберись покуда — протокол, заявление, то, се. А по утряне убойникам передай. А напарник твой где ж?

— Да побежал за сигаретами. В «24 часа». Курево, блин, кончилось. У обоих. И в «аквариуме» сегодня, как назло, пусто. Стрельнуть даже не у кого. Ночь вообще-то спокойная, только вот ты — с плохой новостью. Да еще часа три назад братан один пожаловал.

— Какой еще братан?

— Нормальный братан. На сотовой связи, на цепях весь. Разве что без понтов.

— А чего хотел?

— Да так, заяву притаранил.

— Да ну?! Не может быть! Братан — заяву?!

— Ну. У него на хвосте руоповцы висели — в разработке он у них, видно. Ну, он их срисовал — и мигом сюда. — Открыв верхний ящик стола, Иваныч достает несколько исписанных листков бумаги, а следом — пистолет черненого металла. — Вот, полюбуйся. С полной обоймой.

— Кольт, что ли?

— Ну. Иностранного, как я написал, производства. А заяву-то почитай…

— Да чего мне ее читать, и так знаю, что там. Я, такой-то такой-то, нашел этот ствол в укромном месте, подобрал от греха подальше и привез в отделение милиции. Так?

— Ну. Ты, я смотрю, такие заявы наизусть уже знаешь…

— Да уж, начитался. Число-то хоть сегодняшнее?