Поединок

Сам он тоже постоянно разговаривал — с невидимыми собеседниками, которые неотступно сопровождали его повсюду, но чаще всего сидели рядом с ним на кровати. Прислушиваясь к совету бывалого соседа, я, уже наученный тюремным опытом не доверять никому, особенно же доброжелателю, на всякий случай не отвечал. И продолжал добросовестно-монотонные бормотания, преисполняемые вдохновения, когда в поле моего зрения оказывались санитары.

И как-то раз после бессонной ночи, измученный чрезмерно усердным убеждением всех в своей болезни, я чуть было не убедил в этом самого себя. Впав в некий психопатический экстаз, я начал беспрерывно тараторить что-то нечленораздельное, совершенно бессмысленное и эмоционально-взвинченное. Бессвязные слова, слоги и даже просто отрывистые звуки вылетали изо рта. К тому же я выкрикивал их все громче. Прибежавшие на шум санитары и дежурный коновал пристегнули меня к кровати специальными лямками и вмололи какой-то дрянью, после чего возбуждение стало спадать и я наконец отправился на многочасовой заслуженный отдых, провалившись в омут сна.

Проснувшись через несколько часов, а может, дней, я с содроганием осознал, что нахожусь на грани настоящего безумия и пора наконец ослабить до предела натянутые вожжи…

Вероятно, той ночью я убедил медперсонал в своем истинном сумасшествии. Всех, кроме своего лечащего врача. Вызвав меня на прием в свой кабинет, бородатый специалист, терпеливо дождавшись паузы в моем речитативе, сказал:

— Молодец, Лебедев! Косматишь стойко, по всем правилам. Оставляю тебя пока что, так и быть, в штате идиотов. Больше можешь не заговариваться. Сульфазина тоже больше не будет. Но комиссию тебе не проскочить. И отправят тебя на Арсенальную — в больницу судебно-медицинской экспертизы. А там — мигом расколют. Все, иди!..

Вот так миром закончилось последнее сражение с бородатой тварью. А я-то, грешный, готовился к серьезный схватке. Думал, придется комедию ломать. Попрыгать на стены собирался, сожрать окурки из пепельницы, а если покажется мало — проломить доктору голову чем-нибудь подходящим. В общем, набаламутить так, чтобы тошно всем стало под завязку, чтобы перестали наконец пытаться подловить меня на несоответствии моего поведения психиатрическим канонам.

Миновал второй месяц моей осознанной командировки в дурдоме. Санитары, сестры и в первую очередь, конечно, бородатый коновал догадываются о моей симуляции, хотя я до сих пор еще и пяти минут на виду не вел себя нормальным образом — без приборматывания и закатывания глаз к потолку. Только всем им, как видно, глубоко до лампы и я, и мое душевное состояние. Не буяню, не капризничаю, беспокойства не доставляю — и ладно. А может, опасаются возможного рецидива?

Похоже, кстати, что решает дальнейшие судьбы ущербных не местный персонал, а некая комиссия, прибывающая откуда-то извне. Об этом и бородатый Авиценна мне как-то обмолвился, и ворье в своем «ночном клубе» частенько проговаривается. Ну уж комиссия-то меня, конечно, мигом разоблачит.