Поединок

Несколько мордоворотов, еле скрутив и нещадно лупя безумца, вновь повалили его на кровать, но и в горизонтальной плоскости борьба продолжалась еще не менее четверти часа. Белогорячечный бредил, считая, похоже, всех обидчиков своими собутыльниками. Яростно понося санитаров черным, но вместе с тем каким-то убогим матом, он разрывал крепчайшие путы и вырывался из крепких рук. Завершилась эта по-настоящему жестокая битва тем, что мужик, измордованный до превращения в кровавый бифштекс и обдвиганный уже просто чудовищными дозняками какой-то мерзости, внезапно обмяк в объятьях санитаров и как-то подозрительно быстро затих.

Сквернословя, отирая от рук кровь и тяжело дыша, победившие санитары ушли пить водку, а когда вернулись через полчаса, не забыв принести заказанные пару бутылок ворам, то, оглядев и ощупав безжизненное тело усмиренного, без всякого сожаления или удивления, как-то привычно-равнодушно и даже с некоторым злорадством констатировали:

— Сдох, собака.

— Ну и хрен с ним. Туда и дорога!

Матеря мертвого за неуемный норов и оставленные им повсюду обильные следы крови, санитары наспех отерли бурые пятна с пола и поручней кровати и унесли окровавленные простыни с глаз долой, взамен принеся другие. Одну застелили поверх матраца, а во вторую завернули бездыханное тело, затянув в ногах и изголовье тугие узлы.

— Братва, неудобняк вам ужин портить, — сказал один из санитаров ворам.

— Все ништяк, — отозвались из угла. — Не минжуй, земеля, нам ваши правилки до фонаря. Хоть всех дуриков тут поникайте — только нас не троньте.

— Ну вы в случае чего ничего не видели, не слышали.

— Нет базара, земеля. Да мы ж дуру гоним, нас никто и не спросит.

— Ну так, на всякий случай.

— Все путем, земеля. Жмура-то когда на сквозняк возьмете? По утряне? Ну, лады, земеля, лады.

Дождавшись, когда сопенье и храп в воровском углу присоединились к уже давно разливавшимся по палате, я осторожно, стараясь не скрипнуть лишний раз пружинами койки, встаю, надеваю пижаму, обуваю тюремные коцы и на цыпочках подхожу к постели упокоенного. Чутко вслушиваясь в окружающие звуки, разворачиваю простыню, переношу тело на свою кровать, накрываю его одеялом, руки вытягиваю поверх него, голову укладываю на подушку и лицо до волос прикрываю полотенцем. А сам возвращаюсь к месту убийства, прихватив свою простыню. Расстилаю ее на кровати и, улегшись сверху, заворачиваюсь в саван, затягивая его углы в тугие узлы. С первого раза мне это не удается, но спешить некуда, до утра еще есть время — и я стягиваю их все туже и туже…

— Ноги бери! Тяжелый, гад. Ну как?

— Нормально.

— Сами дотащим?

— Должны.

Стараюсь почти не дышать, если только совсем чуть-чуть прихватываю воздуха — и то поверхностно. Пот катит просто градом. От нервов. Не дай Бог — почуют. Только бы не выдать себя. Это мой единственный шанс. Если простыню развяжут здесь, в палате, — мне конец. Однозначно. Если в морге — еще посмотрим.

— Заноси вперед! Обходи угол, так. Чуток повыше. Клади…

Спиной ощущаю холодный металл.

— Поехали.

Скрип колес, вибрация и движение. Кажется, вперед ногами, по всем правилам транспортировки покойников. Меня везут на каталке. Лязг дверного замка, сиплый скулеж петель, переваливание через порог, грохот двери грузового лифта, заезд в лифт, провал вниз. Выезд из лифта, прогон по прямой, порог, преодолеваемый с руганью санитаров, сильные наклоны по сторонам, не слететь бы, прогон по прямой, поворот вправо, по прямой, влево, остановка, прямо, остановка. Кажется, приехали. Резкий запах формалина. Темнота. Вспыхивает свет.

— Пусть пока тут будет. До пересменки. Сдадим, а они пускай уже сами в холодильник перекидывают.

Гаснет свет. Хлопает дверь. Тишина. Неужели выгорело?

Еще некоторое время лежу неподвижно, опасаясь подвоха, но уже по истечении пяти-шести минут становится ясным, что санитары ушли. Набрасываюсь на узлы. От усердия весь в испарине. Уф, проклятье, ну и навертел! Но распутаем, никуда не денемся. Некуда деваться. Теперь, если поймают, — переведут в особый первый корпус. А оттуда, слышал, живыми не выходят. Там не покосматишь. Дубинами начнут отгуливать в карцере — живо всякое желание дуру гнать пропадет. Обратно в тюрьму запросишься. Да только, наверное, назад уже не выпустят. Вывод один: ломануться отсюда во что бы то ни стало. Быстрей, быстрей же! Ну, кажется, пошло!

Сбросив с себя простыню, словно из кокона, спрыгиваю на кафельный пол. Свет проникает лишь сквозь узкие щели по периметру двери. Окон здесь нет. Сомнений тоже: это одно из помещений морга. Постепенно глаза свыкаются с темнотой, и подсветки из щелей в дверном косяке достаточно, чтобы ориентироваться. Свет включать не стоит, слишком опасно. Еще не знаю, что я буду делать, но делать что-то надо. Немедленно. Холодильник? Да, он. Открываю. В камере — труп. Так, понятно. Что дальше? Пустые каталки. Вторая дверь. Надо проверить, что там, за нею. Соседняя комната морга через зарешеченные окна залита утренним светом.