Поединок столетия

Димитров прочитал рукопись и решительно отказался набирать статью. Еще бы: почтенный автор, не раз клявшийся с парламентской трибуны в своей любви к народу и обещавший жизнь положить ради его интересов, не постеснялся обозвать рабочих бандой преступников, шайкой грабителей и бродяг!..

Радославову сообщили о «бунте дерзкого мальчишки». Тот пригрозил расправой.

— Пусть делает что хочет, — заявил Димитров, — но своими руками эту клевету я набирать не буду.

Попробовали уговорить других наборщиков, но все отказались: рады бы, мол, да очень уж плох почерк у господина редактора и главы правящей партии. Радославов ругался, угрожал, но в конце концов сдался: на следующее утро статья должна была появиться во что бы то ни стало, Пришлось ему вычеркнуть все то, что особенно возмутило Димитрова.

Победа! Пусть маленькая, но победа над классовым врагом в схватке лицом к лицу, где на одной стороне всесильный министр, опытный политик, наконец, вся мощь государства, на другой же — недоучившийся подросток, оснащенный одним-единственным оружием: правдой.

Через г-на судебного следователя

для болгарского переводчика д-ра Тарапанова

15 апреля 1933 г.

Многоуважаемый д-р Тарапанов!

Прошу Вас, если возможно и если разрешит г-н следователь, будьте так добры, пришлите мне учебник немецкого языка. Вы сами лучше всего знаете, какой учебник для меня подходит.

Мне хочется как можно лучше использовать свое пребывание в заключении, в особенности для изучения немецкого языка, который я так высоко ценю и на котором я пишу, — победоносного и прекрасного языка Гёте и Гейне, Гегеля и Маркса.

С глубоким уважением и с самой большой благодарностью

Г. Димитров.

Г-ну судебному следователю

27 апреля 1933 г.

Многоуважаемый г-н советник Имперского суда!

Г-н Тарапанов был так любезен и порекомендовал Мне немецкую грамматику, которая, однако, стоит 6 или 7 марок.

Так как у меня в данный момент нет своих денег для приобретения этой грамматики, я прошу Вас, г-н советник Имперского суда, будьте так добры, распорядитесь о выдаче мне соответствующей суммы из конфискованных у меня денег. Одновременно прошу Вас учесть, что мне нужно несколько марок на газеты, писчую бумагу, тетради и почтовые марки. Мне хочется как можно лучше использовать мое пребывание в заключении для дальнейшего изучения немецкого языка, и я надеюсь, что Вы дадите мне такую возможность.

С почтением

Г. Димитров.

Г-ну судебному следователю

4 мая 1933 г.

Многоуважаемый г-н советник Имперского суда!

За Ваше сообщение о том, что Вы отказываете мне в выдаче конфискованных у меня денег, благодарить, конечно, не приходится.

И все же Вы этим избавили меня от одной иллюзии. Я на мгновение предположил, что, по крайней мере, в этом отношении со мною будут обращаться как с политическим деятелем, который не причастен к поджогу рейхстага и страдает только из-за выполнения своего коммунистического долга, и, во всяком случае, не хуже, чем с разбойником или убийцей, и что я могу рассчитывать на несколько марок из своих собственных денег на газеты, почтовые расходы и учебники немецкого языка.

Теперь я вижу, что это была только иллюзия. Я лишен права пользоваться моими деньгами. Я не имею права встречаться с людьми, желающими меня посетить, и должен к тому же днем и ночью находиться в кандалах.

Насколько мне известно, даже обвиняемые в убийстве не пребывают в таком положении.

И этим я обязан Вам!

Да, это правильно и последовательно. Я попал в руки классового врага, который и юстицию пытается использовать в качестве орудия для искоренения коммунизма, то есть практически для уничтожения его убежденных, последовательных и непреклонных идейных бойцов.

С почтением

Г. Димитров.

В КАНДАЛАХ

Немного чернил, ручка с заржавелым, скрипучим пером и крохотная тетрадочка — это все, что Димитрову удалось наконец вырвать у своих мучителей. Но нет очков, и это доставляет ему страдания. Стоит прочитать хотя бы несколько строчек или провести несколько минут над листом бумаги — и тотчас начинает ломить голову, появляется резь в глазах, которая не проходит и после того, как он оставляет работу.

Сколько раз Димитров просил вернуть ему очки, и всегда получал отказ. Безмотивный, конечно: чем же можно обосновать конфискацию очков у страдающего болезнью глаз заключенного? Интересами государственной безопасности?.. Нуждами беспристрастной юстиции?..

И еще — эти кандалы!.. Их не снимают даже на ночь. Они, конечно, не унижают его: может ли чем-нибудь фашист унизить честного человека, отстаивающего истину и справедливость? Но острая боль не дает сосредоточиться, мешает подготовиться к битве со следствием и судом. Для этого его и заковали в кандалы!..