Поединок столетия

Наборщик и публицист Георгий Димитров (он же Рудольф Гедигер или Шаафсма), последнее время проживавший в Берлине — Штеглиц, Клингзорштрассе, 96, на квартире у Мансфельда, родившийся 18 июня 1882 г. в Радомире (Болгария), женатый, болгарский подданный, с 9 марта 1933 года находящийся под арестом в полицейской тюрьме при берлинском полицей-президиуме, подлежит препровождению в тюрьму предварительного заключения, потому что он находится под серьезным подозрением, что в Берлине в течение времени, не погашенного до настоящего момента давностным сроком, а именно 27 февраля 1933 года, совместно с каменщиком Ван дер Люббе:

а) предпринял попытку насильственным путем изменить государственное устройство Германской империи,

б) преднамеренно поджег здание рейхстага, причем совершил поджог, имея намерение с помощью такового поднять восстание,

— то есть совершил преступление, предусмотренное § 81 № 2, 82, 306 № 2, 307 № 2, 47, 73 свода уголовных законов,

— и потому, что есть основание опасаться бегства и затруднения ведения следствия.

Настоящий приказ об аресте может быть обжалован в правовом порядке.

Следователь имперского суда

советник Фогт.

Полицейским следственным властям

В связи с моим арестом заявляю следующее:

Я, Георгий Димитров, бывший болгарский депутат, бывший секретарь Всеобщего рабочего профессионального союза Болгарии и член Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии с 1910 года, являюсь политическим эмигрантом с октября 1923 года, осужденным в Болгарии заочно к смертной казни. Мои политические противники угрожали мне убийством и за границей. Поэтому я не мог жить в Европе под своим настоящим именем и был вынужден проживать под другими фамилиями. К ним относится и фамилия доктора Рудольфа Гедигера, которую я носил в момент ареста.

…Я целиком посвятил себя задаче, которая для меня, как болгарского политического деятеля, является вопросом жизни: помочь, насколько мне позволяют силы, скорейшему завоеванию полной политической амнистии в Болгарии, чтобы я мог свободно вернуться после десятилетней эмиграции в свою страну и там служить моему народу согласно моим убеждениям и моему идеалу…

О поджоге рейхстага я узнал из газет, будучи в поезде, шедшем из Мюнхена в Берлин, утром 28 февраля, как и все остальные пассажиры этого поезда. Имя и фотографию «поджигателя» я впервые увидел в германских газетах после их опубликования. Его лично я никогда в своей жизни не видел и с ним не встречался. Как коммунист, как член Болгарской коммунистической партии и Коммунистического Интернационала, я принципиально против индивидуального террора, против всяких бессмысленных поджогов, потому что эти акты несовместимы с коммунистическими принципами и методами массовой работы, с экономической и политической массовой борьбой и потому, что они по самой своей сути только вредят освободительному движению пролетариата, делу коммунизма. Программы и уставы всех коммунистических партий и Коммунистического Интернационала запрещают индивидуальный террор под угрозой исключения из Коммунистической партии любого ее члена, который прибегнул бы к методам индивидуального террора… Мы коммунисты, а не анархисты. По моему глубокому убеждению, поджог рейхстага может быть лишь делом рук обезумевших людей или злейших врагов коммунизма, которые хотели этим актом создать благоприятную атмосферу для разгрома рабочего движения и Коммунистической партии Германии. Я, однако, не сумасшедший и не враг коммунизма.

К тому же в то время, когда произошел пожар рейхстага, я даже не находился в Берлине, а был в Мюнхене, куда прибыл 26 февраля утром и откуда уехал обратно в Берлин 27 февраля вечером скорым поездом, в спальном вагоне третьего класса.

С глубочайшим возмущением я отвергаю всякое подозрение в каком бы то ни было моем прямом или косвенном участии в этом антикоммунистическом действии, в этом со всех точек зрения предосудительном злодеянии и решительно протестую против неслыханной несправедливости, которую совершили по отношению ко мне, арестовав меня в Связи с этим преступлением.

Единственный мой проступок против германских законов заключается в том, что я, как политический эмигрант, которому угрожают убийством, нелегально проживал в Германии.

Я протестую также против того, что со мною обращаются, как с военнопленным, которому не оставлено из его собственных средств ни пфеннига для самых необходимых нужд и который лишен даже самой элементарной юридической помощи.

Г. Димитров.

Берлин, 10 марта 1933 года

ДОПРОС

— Итак, господин Димитров, — сказал следователь Фогт, удобно устраиваясь в своем глубоком кожаном кресле, — вы решили избрать самую пагубную тактику, которая отнюдь не свидетельствует о вашей проницательности. Отрицание очевидной вины не помогло еще ни одному преступнику. По обыкновению, оно только усугубляет его положение, затягивает следствие и причиняет подследственному излишние страдания.