Ну как же может какой-нибудь научный работник, или литератор, или деятель искусства, или индустриальный рабочий пробыть месяц в командировке, имея на руках только три костюма?
А разве обойдется он в дороге одной ниткой жемчужного ожерелья?
Разве сможет он осматривать немецкие заводы, если ему разрешается нюхать только (всего лишь) пятьсот граммов (пол-литра!) духов Coti, да и то непременно распечатанных, к тому же взвешенных вместе с флаконом!
Просто не понимаешь в данном случае Советскую власть.
Как же это все-таки так?
Выходит, если я еду такую даль, как из Берлина в Харьков, то не имею права провезти с собой медведя?
Да ведь это нужнейшая в дороге вещь!
Как же это мне ехать просто так, без всяких развлечений?
Да что ж это за поездка такая?
А Шепетовка медведей не пропускает.
Говорит, "не положено".
Вся трагедия — в карманах.
У немцев почему-то очень маленькие карманы в костюмах.
Сунешь медведя ногами — голова торчит.
Сунешь головой — ноги торчат…
Сядешь, как-нибудь неловко повернешься, а он, чертова перечница, в кармане как заревет…
А вокруг — хохот.
Ну, а что тут смешного, скажите?
Никогда командировочный не бывает более взволнован и взбудоражен, чем перед возвращением из командировки домой.
Это естественно. Чего, собственно, волноваться, отправляясь в Германию или во Францию?
Что может вас взбудоражить: новые незнакомые города, новые люди, новая жизнь, достижения культуры и всякие такие вещи?
С этими новшествами вы очень быстро осваиваетесь…
Настоящие волнения начинаются перед отъездом "нах хаузе".
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Послушайте, вы, никак, женские панталоны надели?
— Неужели заметно? Я ведь резинки вытащил. Да и потом — лето теперь, а летом мужчины такие же коротенькие штанишки носят, как и женщины.
— Да, но не носят мужчины штанишек с этакими хризантемами впереди… И потом, насколько мне помнится, у мужчин такие вещи обычно с ширинкой…
Неужели Шепетовка и ширинки проверяет? И в конце концов что вы мне все с этой Шепетовкой? Что хочу, то и ношу и не желаю считаться с тем, что угодно шепетовским чиновникам. Где, в каких правилах написано, чтобы я носил кальсоны обязательно без хризантем?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сколько мук, сколько страданий доставляет наука нашим людям! Сколько забот и волнений приносит заграничная командировка нашим молодым ученым!
Только здесь начинаешь понимать пословицу:
"Корень учения горек"…
Шепетовка. Лето. Жара.
И вот видишь, как из вагонов выползают краснощекие молодые граждане, одетые в котиковые манто, в меховые шапки, с плюшевыми на шее или на руках пледами, в теплых перчатках, в двух-трех парах теплого белья…
— Что это вы так утеплились, словно Амундсена разыскивать собрались?
— Простудиться боюсь. В вагонах, знаете, сквозняки… А у моей матери такой лютый был ревматизм… мучилась невероятно!
Шепетовские таможенные чиновники — веселый народ!
Когда такой вот полярного вида субъект появляется в таможне, у них на лице смеется каждый мускул.
Они кусают себе губы, чтобы не фыркнуть.
Результаты их веселого нрава я видел после того, как они "проинтервьюировали" одну такую "котиковую мадам"…
На столе лежали: длинная, сажени в три, нитка жемчуга, флакон духов (в бутыли на добрых полведра), всяческие кружева и множество подобных вещей.
Мне неудобно было спрашивать, как все это уместилось на ней и что было обмотано этими жемчугами.
"Котиковая мадам" в течение какого-нибудь получаса заметно похудела и побледнела.
Больших мучителей с веселыми на лице улыбками, чем шепетовские таможенные служащие, я не видывал…
Просто какие-то изверги!..
Не берут их ни слезы, ни кокетство, ни убедительные доводы о том, например, что женская шелковая комбинация — это прозодежда для молодого инженера, прокладывающего в Донбассе новую шахту.
Любимейшая у них фраза: "Не положено".
Убийственная фраза.
И все из-за этих проклятых двух букв _"не"_.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, а как же все-таки проехать таможню?
Не скажу! Это очень большой секрет.
Я, например, проехал ее блестяще.
И даже служащих обвел вокруг пальца: незаметно провез резинового верблюда в натуральную величину.
— Как?
— Я его в подошву засунул.
Подошву у меня не отрывали — я и провез.
А теперь не знаю, что с ним, дьяволом, делать: в комнату не лезет, дети боятся, жена ругается.
— Ты бы лучше, — говорит она, — вместо верблюда котиковое манто в ботинки засунул.
Ну что ж: ошибся. Бывает!
1928
Перевод Т. Стах.
"Нравствинная работа"
С Васькой Лбом мы давненько не виделись…
Когда-то мы с ним хоть и не были большими приятелями, но, встречаясь, всегда радовались друг другу…
Случайно как-то судьба свела нас с Васькой Лбом, интересы наши сошлись, и частенько мы с ним сидели за кружкой пива в "Баядерке" или в "Эврике"…
И в "Баядерке" и в "Эврике", да и в других таких местах Васька был своим человеком… И мне хотелось быть там своим…
У меня было на пиво, а Васька любил пиво (и водку тоже!), — сошлись мы, одним словом, с Васькой характерами…
Были мы с Васькой Лбом и в подвокзальных катакомбах (он и там был своим), ходили и по "малинам"…