Когда ж над стройною столицей,как бога пламенного месть,метнулась грозною зарницейиспепеляющая весть,и стук часов твердил унылый:стареет год, последний год… —и принял скорбь и страх бескрылый,как веру новую, народ, —тогда с улыбкой безотчетнойпевец ресницы опустил,и гений легкий, мимолетный,его случайно посетил.И юноша, раскинув руки,ловил в туманной вышинеполусознательные звуки…Они, как искорки в волнезаливов южных, ночью пышной, —текли, змеились в золотомволшебном трепете; потом —на пальцах гасли. И неслышноон начал: «Тает, тает год.Во храмах сумрак шепчет хрипломолитвы. Тают свечи. Воткакой-то труп лежит. Прилиплакровь черная к груди. Глупец!Убил себя… Везде рыданьяглухие, тайные страданья,оцепененье; лишь купецхоть плачет, да торгует — плохоторгует. Жить осталось — год,и он проходит, он пройдет —подобно вздоху, легче вздоха…
xv
Но если так, но если светпотухнуть должен неизбежно,безумец! — времени ведь нетпред камнем каяться мятежно,из мрака совести своейуродов грозных вызываяи духу скорби отдаваяостаток драгоценных дней…Встань, встань, коленопреклоненный!Я говорю тебе — не плачь,но, как наследника лишенный,всю жизнь скупившийся богач,завидя смерть, затеи радираспахивает сундуки,так, обогнув скалу тоски,вечерний путь склонив к отраде,спеши! Беспамятно пируй!Развейся музыкою бурной.Еще на солнце гроздь пурпурнаи сладок женский поцелуй!Еще, полны очарованья,шумят леса, журчат ключи, —встань и в избытке ликованьясвое богатство расточи!»
xvi
Был май шумливый. В исступлен<ь>илягушки пели на прудув дворцовом золотом саду.При каждом теплом дуновеньикасались окон расписныхвенцами нежными каштаны.На вышках, тонких и резных,с которых полуобезьяны,полуорлы глядели вниз,и в небесах прозрачно-синихзвон птичий бисерный повис;об этих маленьких святыняхвесны не вспомнила страна,пророчеством потрясена.
xvii
Глухой исполненный печали,из зала в залу царь шагал —тень жалкая в зеркальной далибезмолвных и бесстрастных зал.Блуждал он, глаз не поднимая,ладони блеклых, узких рукк вискам порою прижимая,и кольца вспыхивали вдруг.
xviii
В восточной башне плакал кто-то:душе седого звездочетавсе край мерещился родной:ограды белые Дамаска,тень пальмы — бархатная ласкав пустыне серо-голубой, —и тамариксы, и мимозы,мирáжей радужная ложь…Катились старческие слезына недоконченный чертеж.