Читаем Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена полностью

Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена

Небрежнов карманы руки заложив,Карсавин ждал, что будет дале…Они остановились в зале,его безмолвно окружив.Потом один, с подбитым глазом,Андрея за плечо схватил.Тот, вспыхнув, руку отстранил,и щелкнули затворы разом…

xxi

Последовала тишина. Ирина, холодно-бледна, надменно сжав сухие губы, прижалась к мужу. Вздрогнул он.«Эй, к стенке!» — грянул окрик грубый.Тогда, спокоен, озарен душевной силою, без слова, как укротитель средь зверей, всех взглядом удержал Андрей и одного, потом другого ударив кулаком в лицо, Ирину поднял, как ребенка, и мимо, мимо, на крыльцо, в сад, по сугробам… Хлопнул звонко вдогонку выстрел… но Андрейс бесценной ношею своей в аллее скрылся беспросветной. Бежал он, не жалея сил, но уж слабел, слабел заметно, и задыхался, и скользил… За ним не гнались; рассудили,что никуда он не уйдет:в деревне живо бы скрутили,а в поле — сам и пропадет.

xxii

А между тем, изнемогаяи спотыкаясь каждый миг,в снег по колено увязая,он бора мрачного достиг.Хвоя туманная звенела.Андрей, порывисто дыша,остановился. В нем душабеспомощно оцепенела…Все отошло — и боль, и страх;а мысли — мысли, как слепые,блуждали, странные такие,все о ненужных пустяках…На снег недвижную Иринуон опустил. Над головойона вдруг повела рукой,как бы срывая паутину;вздохнула и очнулась…

xxiii

Мглас небес тяжелая текла.Был жуток ветра шум окрестныйи скрип скрежещущий стволов.Из-за бегущих облаковвдруг выглянул мертвец небесный;разорвалась густая мгла;раскрытым веером упалина снег лучи и засверкали, —холодные, как смерть сама.

xxiv

При этом отблеске те двоеувидели перед собойто грозное, то слепо-злое,что прежде кралось стороной:мир бешенства, борьбы и боли…Меж тюрьм уродливая даль…Уж красоты не будет боле,а сердце бьется, сердцу жаль…Где радость творческого духа?Где жизни вольные права?Ирина застонала глухо,сказала страшные слова:

xxv

«Пустынно, холодно, бессвязно… Мы умираем, слышишь — ты? Наш дом поруган безобразно: горстями вырваны листы из книг, переплетенных пухло… Все отзвучало, все потухло…Твой самый пестрый мотылек, быть может, к картузу приколот… Безумие, пустыня, холод… Бог непонятен и жесток!

xxvi

А мы — лелеяли мы нежно мертворожденные мечты!..» Глядит, — но странно безмятежны Андрея тонкие черты. Хоть были милы наслажденья, хоть преждевременен конец, —смерть принимает без смятенья эпикуреец и мудрец!«А жить в среде невыносимой преступников или невежд, тревогой будничной томимый, лишенный неги и надежд, — надломленность и бледность видеть Ирины горестной моей, и всех и все возненавидеть — нет, не хочу!» — сказал Андрей.