Поэмы Оссиана

Кто эти двое на вереске Лены, столь темные и угрюмые? Кто они, двум тучам подобные, и мечи их сверкают над ними, как молния?[58] Колышутся холмы окрест, и скалы, поросшие мхом, содрогаются. Кто ж это, как не сын океана и колесницевластный вождь Эрина? С тревогой следит за ними множество дружеских глаз, смутно различая их в зарослях вереска. И вот уже ночь скрывает вождей во мгле и пресекает ужасную битву.

На дремучем склоне Кромлы разделал Дорглас оленя, добычу ранней охоты, когда герои не покидали еще холма.[59] Сто юношей сбирают вереск, десять героев раздувают огонь, триста отбирают гладкие камни. Пиршества дым широко расстилается.

Кухулин, могучий военачальник Эрина, духом воспрянул. Опершись на копье лучистое, молвил он сыну песен, Карилу, древнему годами, седовласому сыну Кинфены.[60] "Разве сей пир уготован лишь для меня одного, а король Лохлина останется на бреге Уллина вдали от оленей родных холмов и шумных чертогов своих пирований? Восстань, Карил, древний годами, и передай слова мои Сварану. Скажи ему, пришлецу с моря ревущего, что Кухулин правит пир. Так пусть же он слушает здесь шум моих дубрав под тучами ночи. Ибо холодны и суровы буйные ветры, что бушуют над пеной его морей. Пусть же и он здесь восхвалит трепетную арфу и услышит песни героев".

Пошел сладкогласный старец Карил и позвал короля темно-бурых щитов. "Восстань со шкур охоты твоей, восстань, Сваран, король дубрав. Затевает Кухулин веселие чаш, раздели же пир синеокого вождя Эрина".

Словно угрюмый ропот Кромлы пред бурей раздался его ответ. "Пусть даже все твои дочери, Инис-файл, простирают ко мне свои снежные руки, пусть исторгают вздохи из грудей и обращают с любовью нежные очи, все равно недвижим, как тысяча скал Лохлина, останется

Сваран здесь, пока утро юным лучом моего востока не озарит мне путь ко смерти Кухулина. Лохлина ветер ласкает мне слух. Он реет над моими морями. Он шепчется в вышине с парусами и приводит на память зеленые леса мои, зеленые леса Гормала, что отзывались гулко ветрам, когда копье мое на охоте обагрялось кровию вепря. Пусть же уступит мне мрачный Кухулин древний престол Кормака, не то горные потоки Эрина заалеют кровавой пеной его гордыни".

"Зловеще звучит голос Сварана", - сказал Карил, древний годами.

"Зловеще для него одного, - отвечал синеокий сын Семо. - Но, Карил, возвысь свой голос и поведай о подвигах былых времен. Отгони ночь своим пением и подари нам радость скорби. Ибо сонмы героев и любезных дев обитали в Инис-файле. И сладостны песни печали, что звучат на скалах Альбиона, когда смолкает шум охоты и потоки Коны ответствуют гласу Оссиана".[61]

"В минувшие дни, - Карил запел, - явились сыны океана в Эрин.[62] Тысяча кораблей неслась по волнам к любезным равнинам Уллина. Сыны Инис-файла поднялись навстречу племени темно-бурых щитов. Были там Карбар, первый из мужей, и Грудар, юноша статный. Давно уже спорили они о пятнистом быке, который мычал на гулкой пустоши Голбуна.[63] Каждый притязал на него, и смерть нередко мелькала на острие их стали.

Бок о бок бились герои, и заморские пришлецы бежали. Не было на холме славнее имен, чем Карбар и Грудар. Но, увы, зачем по-прежнему мычал бык на гулкозвучной пустоши Голбуна? Они увидали, как скачет он, белоснежный. Ярость вернулась к вождям.

На травянистых брегах Лубара[64] бились они и пал Грудар, ясный, как солнечный луч. Свирепый Карбар пришел в долину гулкозвучной Туры, где Брасолис,[65] прекраснейшая из сестер его, затянула в одиночестве песнь скорби. Она воспевала подвиги Грудара, тайно ею любимого. Она горевала, что остался он на поле кровавом, но все же надеялась, что он вернется. Из-под покровов виднелась белая грудь, словно луна из-под ночных облаков. Нежнее арфы звучал ее голос, изливая песнь скорби. Грударом была полна душа ее, к нему втайне обращала она взор свой. Когда же вернешься ты в доспехе своем, воин могучий?"

"Возьми, Брасолис, - подойдя, сказал Карбар, - возьми, Брасолис, этот щит окровавленный. Укрепи его высоко в чертоге моем, доспех моего врага". Нежное сердце затрепетало в ее груди. Обезумев, бледная бежала Брасолис. Она нашла своего юношу, простертого в крови. Она умерла на вереске Кромлы. Здесь почиет их прах; Кухулин, и эти два одиноких тиса, поднявшись из их могил, желают сплестись в вышине. Прекрасны были они - Брасолис, дочь равнины, и Грудар, сын холма. Бард сохранит имена их и повторит для времен грядущих".