Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

Представляя тучи небесными деревьями, перенося это представление на землю и связывая его с обыкновенными дубравами, древний человек признал леса и рощи местопребыванием облачных духов, и этим последним придал характер лесных гениев. Как в образе водяных идея дождевых потоков связывается с земными источниками, так в леших ясны черты их первоначального, стихийного значения, сочетавшиеся с лесами и деревьями. Это доказывается и выше объясненным преданием о происхождении водяных и леших и многими другими поверьями, живущими в народе. Слово леший в областных говорах и в старинных памятниках означает: лесной, лесистый[256]; в разных губерниях и уездах лешего называют лешак, лесовик, лесник, лисун (полисун) и даже лес. Лешие (чешск. lesni mužové) – то же, что греческие сатиры, римские фавны, сильваны, немецкие waldleute, holzleute и moosleute. Они живут в лесных трущобах и пустырях, но обыкновенно с первыми морозами (в начале октября) проваливаются сквозь землю, исчезая на целую зиму, а весною опять выскакивают из земли – как ни в чем не бывало. Расставаясь осенью с лесом, они бесятся, ломают с досады деревья, словно хрупкие трости, и разгоняют всех зверей по норам; во весь тот день воет по лесу страшный ветер. В этом любопытном поверье ясно сказывается тождество леших с творческими силами лета. Подчиняясь влиянию зимы, тучи перестают блистать молниями, грохотать громом и разливаться дождем; это оцепенение или зимний сон фантазия соединяет со всеми их мифическими олицетворениями. Подобно тому, как водяной спит всю зиму и только в апреле просыпается бешеный и шумный, так и лешие проваливаются сквозь землю в холодное время осени и в темных подземельях успокаиваются до весеннего своего пробуждения. Одною из наиболее употребительных метафор в старинной поэзии было представление облаков и туч мрачными горными пещерами и подземным царством; сюда-то и скрываются духи летних гроз на зиму; здесь, как свидетельствуют древние мифы, покоится Один со всем своим неистовым воинством и лежит похищенный Торов молот (молния). Мы указали основания, ради которых духи грозовых туч еще издревле получили демонический характер; с этим характером являются в преданиях и те из них, что населили воздушные пространства, водные источники и горные ущелья, и те, что обитают в лесах. Вот свидетельства народных пословиц и поговорок: «поехал было в лес, да попался встречу бес»; «брат – так брат, а не то отдай крест, да хоть к черту в лес» (обычное выражение при ссоре крестовых братьев); «пришов з’ лесу и идзи собе к бесу»; «пад черным лесом спаткауся черт з’бесом»; «толкись бесы, да не в нашем лесе»; «из пустого дупла либо сыч, либо сова, либо сам сатана». У поляков есть поверье, что дьявол, превращаясь в сову, любит садиться на старой вербе, почему простолюдины и боятся рубить это дерево, чтобы не подвергнуться гневу нечистой силы. Польская поговорка: «zakochal sie jak diabel wsuchey wieržbie» соответствует великорусской: «влюбился, как черт в сухую ракиту» и малорусским: «бьецця, як черт коло сухой верби», «закохавсь, як черт в суху грушу (или вербу)». Заслыша в лесу таинственные звуки, поляки плюют на все на четыре стороны, чтобы прогнать от себя нечистого. И леших, и чертей народ обзывает одинаковыми именами: шатун, ворог, ёлс; ср.: ляд – дьявол, лядащий – негодный и ляда (ляды) – поле с корнями срубленных деревьев, лядина – лес, ляда и лядка – болото, поросшее кустарником и лесом. В романских сказках древнеримский бог ада Orcus принимается за лесного духа (итал. orco, неап. huorco, фран. ogre) и представляется черным, косматым и большею частию великаном; немецкие же сказки роль его возлагают на черта. Темные подземелья, царство все помрачающих туч, породили миф о глубоких вертепах ада, и вышеуказанное предание: будто лешие проваливаются сквозь землю – имеет при себе следующие аналогические поверья: в половине ноября все нечистые убегают с земли, боясь морозов; зима разгоняет их – и они скрываются в преисподнюю; в начале же февраля, с первыми зачатками весны, нечистые духи вылетают из ада в виде птиц. Древнее сказание о грозовых демонах, исчезающих осенью, в дни месяца листопада, и снова появляющихся весною, народная фантазия, согласно с усвоением этим духам лесного типа, связала с замиранием и возрождением жизни в дубравах и рощах, которые к зиме сбрасывают с себя листья, а в вешнюю пору одеваются в зелень и цветы. Покидая землю, лешие подымают ветры, ломают деревья и разносят их пожелтевшие листья: в этих обычных явлениях бурной осени поэтический взгляд народа усматривает их досаду, чувство недовольства и тоски по умирающей природе. Впрочем, лешие не все исчезают на зиму; в некоторых местностях их смешивают с демонами зимних вьюг. Стремительные вихри, по мнению крестьян, есть дело лешего. Так, поломанные бурею в лесах деревья обыкновенно причисляются к его проказам; по народному поверью (Вятск. губ.), леший никогда не ходит просто, а спереди и сзади его всегда сопровождает сильный ветер, и по направлению ветра можно заключать, куда именно держит он путь. Никто не видал, чтобы он оставил где-нибудь след своих ног, хотя бы прошел по песку или снегу: это потому, что он вихрем заметает свой след, как поступают и ведьмы. В августе месяце поселяне караулят по ночам снопы от потехи лешего, который раскидывает их, подымая вихри; с целью помешать ему они ходят на гумно в вывороченных тулупах и обводят около снопов круговую черту кочергою, т. е. замыкают гумно со всех сторон как бы оградою; вывороченный тулуп – эмблема облачного одеяния, в которое рядится бог-громовник, гонитель демонов, а кочерга – эмблема его молниеносной палицы. Уверяют также, что леший боится головешки; а шведы, чтобы удалить лесного духа, советуют бросать в него кусок железа. И головешка, и железо – символы молнии. Так как свистом можно накликать бурю, то крестьяне не только не решаются свистать на воде, но не делают этого и ночью в лесу, опасаясь разбудить лешего, который, проснувшись, спешит откликнуться. Когда путнику почудится страшный свист лешего (= вой ветра), он торопится убежать в противоположную сторону.