Предания о небесных, райских садах с течением времени стали прилагаться к земным лесам и рощам и сообщили им священный характер. Сверх того, красота и таинственность огромных девственных лесов древнейшей эпохи не могли не поражать поэтически настроенного воображения младенческих племен. В жизни растительного царства они созерцали ту же вечную борьбу божественных сил, какую замечали и в стихийных явлениях природы. С началом весны поля, кустарники и дубравы убираются зеленью и цветами; злая зима снимает с них эти роскошные уборы и повергает все в мертвенное оцепенение – до нового возврата вешних дней. Следуя внушениям метафорического языка и тесно связанных с ним первобытных воззрений на мать-природу, древний человек почти не знал неодушевленных предметов; всюду находил он и разум, и чувство, и волю. В шуме лесов, в шелесте листьев ему слышались те загадочные разговоры, которые ведут между собою деревья; в треске сломленной ветки, в скрипе расколотого дерева он узнавал болезненные стоны, в увядании – иссушающее горе и так далее. Дерево содрогалось, чахло и даже проливало кровь (= сок), будучи тронуто острым железом. «Ничить трава жалощами, а древо с тугою к земли приклонилось», – говорит «Слово о полку»; подобными выражениями преисполнена народная поэзия[253]
. Все это повело к поклонению лесам и деревьям. Свидетельства о таком поклонении отчасти уже приведены выше; но есть и другие указания памятников и народных преданий. Церковный устав св. Владимира упоминает о суеверах, которые продолжали молиться «в рощеньи»; в житии князя Константина Муромского читаем: «дуплинам древяным ветви убрусцем обвешивающе и сим поклоняющеся» – обычай, доселе сохранившийся в Малороссии, где на больших дубах вешают полотенца и мотки ниток, в дар русалкам. Густинская летопись говорит о приношении жертв «рощениям». Кирилл Туровский радовался, что с принятием христианства уже не нарекутся богом – древеса, хотя надежды его и оказались преждевременными; ибо и после того двоеверный народ долго сохранял благоговейное уважение к старым деревьям, рассказывал о духах, обитающих в дремучих лесах, совершал под их сению свои игрища, жертвенные и другие обряды. Встреча весны, праздники в честь обновленной природы (Семик, Троица) и творческих сил лета (Купало) доныне отправляются в лесах и рощах. Семицкая березка, украшенная разноцветными лоскутьями и лентами, с торжеством несется в деревню, как знамение самой богини Весны, возвратившейся на землю. Березе приписываются целебные свойства: через это дерево (иногда через оглоблю) обливают больных холодной водою; под порогом новой конюшни зарывают березовое полено, чтобы водились лошади. Дворы, избы и самые церкви убираются на Семик и Троицу срубленными молодыми деревьями, цветами и травами. Купальские огни в Малороссии обыкновенно возжигаются в лесах. Когда у знакомого садовода берут плодовую прививку или отводок, то считают обязанностью возле того дерева, от которого срезана ветка, положить в дар мелкую монету; думают, что без этого не примется ни прививка, ни отводок. Славяне до сих пор считают некоторые рощи священными и называют их гайбог и божницами; на Руси заповедным лесам, в которых запрещено рубить, присвоивается название божелесье; в Олонецкой губ. дают лесу эпитет праведный. По свидетельству Дитмара, лес, окружавший храм в Ретре, признавался священным; то же религиозное значение приписывалось и Свитибору: «роща Святой Бор (Zuitibor) была почитаема всеми жителями за божество, и никогда испокон века неприкосновенность ее не была нарушена». Гельмольд говорит, что балтийские славяне чтили леса и рощи как святилища и клялись при деревьях и источниках; сохранилось еще известие о рощах богини Живы. Еще в XI веке духовные власти требовали от чехов, чтоб они не приносили жертв деревьям (ad arbores sacrificia nullo modo fiant) и не обращались к ним за помощью (non ad arbores aut ad fontes auxilium quaerere). По словам Козьмы Пражского, невежественный народ его времени питал к деревьям и рощам религиозное уважение, молился и приносил жертвы горным и лесным нимфам (oreades, dryades), и потому князь Бретислав (1093) решился порубить и предать огню все дубравы, почитаемые священными. Из песен Краледворской рукописи узнаем, что Честмир, перед выступлением в поход против неприятеля, «pode wše drwa wzložie obieti bohom»; а Забой, жалуясь на угнетение иноверцев, говорил: «где отцы давали яства богам, куда ходили возглашать свои мольбы, там они посекли все деревья, разрушили (кумиры) богов и выгнали из лесов всех воронов». Чехи и до сих пор продолжают молиться под деревьями; кто делает это на страстную пятницу, перед солнечным восходом, тот целый год будет свободен от всех болезней; страдающие лихорадкою преклоняют колена перед бузиною и трижды произносят: «бузина! послал меня Господь Бог к тебе, чтобы ты взяла на себя мой недуг». На Рождественские Святки чехи, обращаясь к деревьям, просят у них предвещаний будущего и помощи в болезнях. В Лужицах саксонских и в земле словаков существуют заповедные «святые гаи», где, по народным сказаниям, блуждают тени стародавних князей (= блаженных героев), молятся и приносят жертвы своим языческим богам; там обитают вещие духи и девушки ходят в леса «слушать духа», который шелестом колеблемых ветром и опадающих листьев прорицает будущее. У сербов почитаются неприкосновенными некоторые большие, тенистые деревья (дубы, буки и др.); им приписывается великая сила, так что, если бы кто срубил подобное дерево, тот или умрет вскоре, или будет наказан неизлечимою болезнию. Тот, кто опасается – не срубил ли он священного дерева, должен на его пне отсечь голову живой курице тою же самою секирою, которою было свалено дерево: обряд этот, указывающий на древнюю умилостивительную жертву, спасает от грядущей беды. Священные леса и рощи были у всех индоевропейских народов; греки посреди их созидали храмы и жертвенники, и святотатственную порубку таких деревьев наказывали смертию. Немецкие племена имели свои heilige walder, где издревле совершались празднества и жертвенные обряды; даже по принятии христианства народ продолжал под некоторыми деревьями возжигать огни и делать им обычные приношения[254].