Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

Сродство великанов со змеями (драконами) доказывается и тем, что они с такою же свирепою жадностью готовы пить кровь и пожирать коров, овец и человеческое мясо, которое еще издали слышат своим тонким чутьем. Ракшасы (Râkshasas = те, которых надо остерегаться) – исполины с щетинистыми волосами, открытыми пастями и острыми, выдающимися вперед зубами, признавались за страшных людоедов, и потому им давалось название atrin – поедучий: схватывая несчастную жертву, они увлекают ее в воздушные пространства, разрезывают ей брюхо и упиваются кровью, а после этого пиршества предаются пляскам, т. е., насытившись дождевою влагою (парами), носятся на крыльях бурных ветров. Слово iötunn (англос. eoten, др. – англ. etin, др. – сакс. etan, eten) означает едуна, пожирателя; a thurs (сканд. purs, верх. – нем. turs, türse, durs, dürse, dürsch = der durstige, trunkene) – опивалу. Это демоны, поедающие облачные стада и утоляющие свою жажду живительным напитком дождя; страна, обитаемая ими (Iötunheimr), омывается небесными источниками и лежит по ту сторону великих вод (= за воздушным океаном). Народные саги приписывают им похищение коров и водяных (дожденосных) жен; заблудившимся путникам не раз приходилось слышать рев коров, заключенных великанами в горах. В сказании о Беовульфе выведено демоническое существо вроде змея или великана – Grendel: ночью появляется он в залу спящих героев, схватывает кого-нибудь и, подобно упырю и волкодлаку, пьет ил его жил горячую кровь; мать Гренделя называется морскою волчицею – merevîf, brimvylf. С тем же характером изображают греческие сказания циклопов. Циклопы – одноглазые великаны, обитающие в темных пещерах, среди высоких скал, нравом свирепые, нелюдимые, видом подобные горам, а голосом – грому. Выше было указано, что гроза уподоблялась древними поэтами кузнечной работе и что сам громовник и духи – обитатели облачных гор представлялись кузнецами; этой работою занимаются и великаны. Сидя в подземельях, под властию Гефеста, циклопы ковали стрелы-молнии. Представление это хотя у германо-славянского племени и не получило такого широкого развития, как у народов классических, но все же не чуждо ему совершенно. Обработку металлов и ковку оружия немецкие и славянские предания по преимуществу связывают с карликами; но есть саги, в которых великаны и черти или сами являются кузнецами, или учатся у других кузнечному ремеслу. У Гомера находим превосходный рассказ о том, как Одиссей с двенадцатью товарищами попался к циклопам. Странники зашли в пещеру Полифема; завидя их, великан прянул, как бешеный зверь, разом подхватил двоих – словно щенят, ударил их головами о землю, состряпал себе ужин и съел все дочиста: ни костей, ни утроб не оставил. После погибло еще четверо из странников такою же ужасною смертию. Тогда Одиссей обольстил циклопа своими хитрыми речами и опоил его вином, а на вопрос о своем имени назвался Никто. Как только опьяненный великан заснул крепким сном, Одиссей взял заостренный кол, разжег острие на огне и с помощию товарищей своих воткнул его в глаз Полифема: глазное яблоко зашипело и лопнуло. Страшно заревел Полифем, и на этот крик сбежались другие циклопы. «Кто, – спрашивают они, – нанес тебе обиду?» «Никто», – отвечает Полифем. «Если никто, так зачем же кричать!» – говорят ему циклопы и удаляются прочь. Полифем отодвинул скалу, которою заграждался вход в пещеру, и сел у отверстия, надеясь переловить своих маленьких врагов в то время, как станут они выходить из подземелья. У него было большое стадо коз и овец, подобно тому, как у Трима паслись золоторогие коровы; Полифем питался их молоком и мясом и на ночь загонял стадо в пещеру. Догадливый Одиссей опутал лыками по три длиннорунных барана вместе и каждого из своих сутников подвязал под средним бараном; а себе выбрал самого роскошного шерстью самца, ухватился руками за его спину и повис под волнистым брюхом. Бараны вынесли их на свободу. Взойдя на корабль, Одиссей не вытерпел и начал громко ругаться над великаном. Взбешенный Полифем отломил от вершины горы огромный утес и со всего размаху кинул его в воду; утес упал недалеко от судна, всколыхал море и едва не потопил корабль. Следы предания о Полифеме Вильгельм Гримм указывает в сказках и поэмах не только немецких, романских, славянских, но и финских, татарских (тюркских) и арабских, заимствованных из древнеперсидских источников. На Руси есть сказка про Лихо одноглазое: жил-был кузнец. «Что, – говорит, – я горя никакого не видал. Сказывают: лихо на свете есть; пойду, поищу себе лихо». Пошел, повстречался с ним портной и пристал в товарищи. После долгого пути забрели они ночью в густой и темный лес, увидали большую избу и зашли в нее отдохнуть. В избе пусто, никого нету; но вот идет высокая, одноокая баба. «А, – говорит, – у меня гости! будет мне что поужинать». Принесла беремя дров, затопила печку, зарезала портного, изжарила и скушала. Кузнец видит – дело плохо, ничем не возьмешь, разве хитростью. «Бабушка! – говорит, – я кузнец». – «А что ковать умеешь?» – «Да все умею». – «Скуй мне глаз». – «Хорошо, да есть ли веревки? Надо тебя покрепче связать, я бы другой глаз вковал». Великанка принесла веревки; кузнец скрутил ее крепко-накрепко, потом взял шило, разжег на огне, наставил бабе на глаз, да как хватит обухом по шилу… баба рванулась, и веревка тотчас лопнула. «А, злодей, не уйдешь от меня!» – закричала слепая и уселась на пороге избы. На ночь загнала она овец в избу, а поутру стала выпускать их в поле. Кузнец выворотил свой тулуп шерстью вверх, надел и пополз на четвереньках, словно баран. Великанка выпускала овец по одной: схватит за спину да и выкинет. Выкинула за дверь и своего неузнанного врага. Встал он и пошел лесом; глядь – на дереве топорик с золотой ручкой, захотел себе взять, но только дотронулся – рука так и пристала к топору, а тут великанка тащится и кричит: «не ушел, злодей!» Кузнец вынул нож, отрезал прилипшую руку и только этим спасся от верной смерти. Известны и другие варианты этой замечательной сказки: Лихо представляется великаном – «стоит великолюд да сосновою колодою загоняет овец в хлев; ростом выше самого высокого дуба, во лбу один глаз». Интересен по своим особенностям малорусский вариант: жил да был человек и не знал, что за лихо есть на свете; слышит – люди часто его поминают, и решился во что бы ни стало свидеться с ним; сумку на плечи, и отправился странствовать. Шел-шел, долго ли, коротко ли – под лесом стоит железный замок, кругом частокол из человечьих костей, а сверху воткнуты черепа. Подходит к замку. «Чего надо?» – «Лиха; его ищу». – «Лихо здесь!» Вошел в горницу, а там лежит громадный, тучный великан – голова на покути, ноги на печке; ложе под ним – людские кости. Это – Лихо, а вокруг него сидят Злыдни и Журба. Подало Лихо человечью голову и подчует гостя; а само Лихо слепое. Он взял голову да под лавку. «Что, скушал?» – спрашивает великан. – «Скушал». – «А где ты, головка-мотовка?» – «Под лавкою», – отозвалась голова. Жаром и холодом обдало гостя. «Скушай, голубчик! ты сам вкусней для меня будешь». Гость поднял голову и спрятал за пазуху. «Где ты, головка-мотовка?» – «Подле желудка». «Значит, съел!» – подумал великан: «ну, теперь твоя очередь!» Гость бежать… заскрипели железные затворы, Лихо узнало побег и крикнуло: «двери! держите, уйдет». Но странник был уже за порогом; только правую руку не уберег – дверью отшибло. «Оце лыхо!» – воскликнул он от страшной боли и вернулся домой калекою. Как в великорусской сказке рука прилипает к топору, так в сербской – пристает она к великановой палке: когда герою посчастливилось выбраться на свободу, он начал громко хвастаться своею удачею. Дивљан (одноглазый великан = див) протянул ему палку и сказал: «если ты сумел уйти, так возьми этот посох и гони к себе мое стадо; без того ни одно животное не пойдет за тобою». Только что молодец хотел взяться за палку, как один из его пальцев крепко прилип к ней; видя беду неминучую, он тотчас же отрезал свой прилипший палец и побежал, ругаясь над врагом и гоня пред собой все его стадо. Слепой великан бросился за ним в погоню; а тот завел его к великой воде и, зайдя за спину, столкнул в глубину: великан упал и потонул. Точно так же погибает он в воде и по свидетельству немецкой редакции. Сказки эти нельзя считать переделкою Гомерова рассказа; басня, на которой они основаны, так широко распространена у всех индоевропейских народов, что едва ли можно признать ее за создание исключительно эллинской фантазии. В немецкой и славянских редакциях мы встречаем любопытные черты, о которых нет и помину у Гомера, но которые тем не менее принадлежат глубочайшей древности; ибо черты эти вполне согласуются с общеарийскими преданиями и помогают нам разгадать миф о Полифеме. Молния рисовалась воображению древнего человека в двух различных поэтических картинах: она то разбивает тучи огненною стрелою, то сама пожирается ими (= потухает в их темных недрах). Сказочный герой, попадающий к прожорливому великану, есть существо, родственное эльфам, и потому в русской сказке он называется кузнецом. Соответственно олицетворению тучи – великаном, а молнии – малюткою, карликом (см. ниже), он представляется не сильномогучим богатырем, призванным избивать исполинское племя, а слабым странником, который поборет своего страшного противника единственно лукавством и хитрою изворотливостью; заметим, что изворотливость и лукавство составляют характеристические свойства бога-громовника и грозовых карликов. Так как в сравнении с великанами обыкновенные люди были не более как пигмеи, то во многих народных сказаниях они и заступают место последних. Герой топит великана в глубине вод, т. е. заставляет его гибнуть в разливе дождевых источников; но при этом и сам лишается руки или пальца – подробность, указывающая на летучую молнию; ибо в числе других уподоблений она приравнивалась и руке, и пальцу. Падение молнии обозначалось на поэтическом языке потерею этих членов, как бы отшибленных у Перуна ударом враждебного демона; в тех описаниях грозы, где бог-громовник является в образе птицы, он теряет перо или коготь. По одному варианту разбираемой нами сказки руку отшибает железная дверь, быстро и с шумом захлопываясь в жилище великана, подобно тому, как при всякой попытке унести золото из великанских пещер двери отшибают похитителю пятку и делают его хромоногим.