Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

По любопытному свидетельству Младшей Эдды, Тор провел однажды целую ночь в мизинце великановой перчатки. Вместе с Локи и слугою Тиальфи отправился он в жилище иотов; на пути остановились они ночевать в лесу – в одном странном здании, дверь которого была шириною во весь дом. Поутру, напуганные страшным шумом, громом и землетрясением, они бросились из своего убежища и увидели огромного великана Скримира (Skrýmir); шум и гром происходили от его храпения, а ночевал Тор со своими товарищами в его рукавице. Ночь – метафора мрака от сгущенных облаков; бог-громовник или сама молния покоится в великане-туче, и только при ударах грома пробуждается от сна и выходит из своей темной спальни. Увидав исполина, Тор ударил его в голову своим молотом; но Скримир даже не тронулся; «кажись, древесный лист упал мне на волосы!» – сказал он. Два другие удара, нанесенные Тором, оказались также бессильными; великан думал, что на него свалился мох или желудь. Предание это, во всей своей свежести, сохраняется и в былинах русского народа: Илья Муромец (= Перун) очутился в глубоком кармане Святогора, который был так громаден, что головой в облака упирался[471]. Напрасно он и другой богатырь Добрыня пробуют над великанами силу своих ударов, от которых разлетаются в щепы вековые дубы; великаны или вовсе не замечают этих ударов, или принимают их за ничтожное ужаление комаров. О великане Оферуше (= св. Христофоре) католическая легенда говорит, что он в большом пальце своей рукавицы отпраздновал сестрину свадьбу (= брачный союз громовника с облачною девою). Очевидно, что в приведенных сказаниях бог – метатель молний выступает с характером карлика, приравнивается мальчику-с-пальчик, и согласно с этим самые удары его представляются нечувствительными для исполинов-туч. Но если не открытою силою, то своим лукавством и изворотливостью карлики страшно опасны великанам (см. выше – о пахаре, которого принёс великан в своей перчатке). В финской поэме Вейнемейнен, проглоченный великаном Випуненом, развел в его брюхе огонь (= молнии) и принялся ковать; стук, пламя и дым причинили Випунену столько боли и беспокойства, что он вынужден был умолять своего противника о пощаде и сообщить ему свои чародейные заклинания (= громовые глаголы). Точно так, по свидетельству сказок, мальчик-с-пальчик попадает в брюхо черной коровы, которая проглотила его вместе с клоком сена; очутившись в совершенных потемках, мальчик-с-пальчик подымает такой шум, что испуганный хозяин убивает корову, а брошенную требуху, вместе с заключенным в ней карликом, проглатывает бежавший мимо волк. Но и в желудке волка он не теряет бодрости: как только задумает зверь поживиться чужим добром, лукавый мальчик подымает крик, призывая людей бить юра; пришлось бедному волку хоть с голода помирать, и наконец он таки поплатился своею шкурою. Когда хищный зверь был убит, мальчик-с-пальчик освободился из своей темницы. И корова, и волк – зооморфические олицетворения тучи, поглощающей в свою утробу малютку-молнию и гибнущей под ударами грозы; крики карлика – метафора грома. Весьма вероятно, что в большей части детских сказок, посвященных животным (thiermärchen), таятся мифические основы; если, при настоящем состоянии науки, основы эти и не везде выяснены, то относительно некоторых сказок замечание наше уже не может возбуждать сомнений. Такова сказка о волке и козе. Вместо хитрого карлика, волк (= туча) проглатывает маленьких козлят, т. е. грозовых духов в их животненном воплощении, и потом сгорает в грозовом пламени или тонет в дождевых потоках: мстительная коза, по одним вариантам, заманивает волка в огненную яму, где он лопается от жару, а из брюха его выскакивают живые козлятки; по другим же вариантам, она разрезывает сонному волку брюхо, освобождает оттуда козлят и в замену их кладет тяжелые каменья; томимый жаждою, волк идет к источнику, но камни увлекают его в глубину – и он тонет. Что здесь действуют не простые звери, а волк-туча и Торовы козлята, это очевидно из самой обстановки сказки: прежде, нежели удалось волку пожрать козляток, он обращается к кузнецу с просьбою выковать ему тонкий голос, т. е. наделить его теми же грозовыми звуками, какие слышатся во время кузнечной работы карликов; попадая в волчье брюхо, козлята не умирают и, подобно мальчику-с-пальчик, выходят из своей временной темницы веселыми и резвыми; наконец, замена их камнями стоит в связи с представлением молний каменными орудиями. Некогда цверги, рассказывает немецкая сага, вложили спящему великану в ноздрю большой камень (= donnerstein); великан вскочил, дохнул носом – и камень полетел с такою силою, что раздробил гору (= тучу); все кругом задрожало, и цверги наверно были бы уничтожены, если бы не ударил гром и не поразил великана.