Поэтика Чехова. Мир Чехова: Возникновение и утверждение

Самое замечательное и поучительное для всех писателей – это забота Дарвина о том, чтобы читатель в фактах, в «натуралиях» не задохнулся… это бесперебойная забота Дарвина-писателя о наиболее выгодном физическом освещении каждой детали.

О. Мандельштам

О связи творчества Чехова с медициной критика писала, начиная с «Иванова» (1887–1889), находя в пьесе «исключительно медицинский взгляд»[719], «художественную иллюстрацию к вопросу о нервных заболеваниях»[720], «популярное изложение отрывков из медицинской книги»[721] и выражая опасения, что в авторе «врач одолеет драматурга и писателя»[722]. Позже эти вопросы (вместе со сходными обвинениями) выдвигались при разборах таких произведений, как «Дуэль», «Палата № 6» (1892), «Черный монах» (1893) и др.

Но достаточно рано эта связь начала оцениваться уже положительно. «Вспомните, – писал В. А. Гольцев, – что Чехов – медик по образованию, и вам станет много понятно в его художественном творчестве. <…> В приемах Чехова, в простоте, ясности и точности изображения мы также узнаем естествоиспытателя»[723]. «Почти все его произведения – художественно-психиатрические этюды, – утверждал литературный обозреватель популярного журнала, – и, быть может, этот метод творчества есть результат того специального научного образования, которое получил талантливый писатель»[724]. «Профессия врача, – писал впоследствии А. Амфитеатров, – наложила яркий и глубокий отпечаток на все его произведения, придав им совершенно особый характер: большего внимания к организму, чем к личности, – этой аналитической, до мелочного подробной вдумчивости в механизм общих причин и в случайности аномалий, какою создается талантливый медицинский диагноз»[725].

В рассуждениях о значении для мировосприятия Чехова его медицины основополагающим является собственное его ясное заявление, сделанное не между прочим, а в ответственном документе – известной автобиографии (1899), написанной по просьбе проф. Г. И. Россолимо уже сложившимся писателем: «Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность» (16, 271).

В литературе о Чехове уже отмечалось значение для него как медика и писателя школы выдающегося русского терапевта Г. А. Захарьина, того особого внимания, «которое обращает Захарьин на умение врача индивидуализировать каждый отдельный случай»[726].

Добавим, что у Захарьина в общей картине условий развития организма большое место отдано гигиене. Значение общегигиенического подхода, учета роли внешней среды подчеркивал в своих лекциях и А. А. Остроумов[727] – его, как и Захарьина, также слушал в университете студент-медик Чехов.

Надобно назвать еще одно имя, для Чехова имевшее значение не меньшее, – Ф. Ф. Эрисмана. Федор Федорович Эрисман (1842–1915) по праву считается основателем отечественной научной гигиены. «До него гигиена существовала в России лишь номинально»[728], – писал И. М. Сеченов. Чехов слушал лекции Эрисмана, знал его труды[729], неоднократно ссылаясь на них в книге «Остров Сахалин» (ее он впоследствии послал ученому с дарственной надписью), очень высоко отзывался о нем в письмах (см.: III, 278; VI, 179). Внимание к окружающей городской среде (улицы, водопроводы, свалки), интерьеру и таким конкретным его проблемам, как вентиляция, освещение и т. п., – существенная черта воззрений выдающегося гигиениста. В устремлении внимания Чехова к гигиене и всему комплексу связанных с ней вопросов (среда, обстановка, роль климата, связь физического и психического) Эрисман сыграл, быть может, главную роль.

В чеховистике давно признана решающая роль сахалинского путешествия в формировании взглядов Чехова и его влиянии на дальнейшее творчество писателя. Этапным оказался Сахалин и в окончательном оформлении его воззрений на роль внешней среды в жизни человека. Полугодовые наблюдения жизни на громадной территории от Перми до Сахалина, на сибирских реках, в тайге, на Байкале, на каторжных работах, в тюремной камере дали огромный материал, новую пищу его давним размышлениям (отразившимся еще в раннем творчестве) о климате, гигантских пространствах – и человеке в них, о его свободе, природной и социальной. Можно сказать, что Сахалин утвердил Чехова в идее единства вещно-пространственного, физического и духовного, их взаимозависимости и нераздельности.