Поэтому птица в неволе поет

– Вилли, скажи молитву.

Мамуля поставила на стол тарелку Бейли и наклонила голову. Пока звучала благодарственная молитва, Бейли стоял в дверях, всем своим видом демонстрируя послушание, но я-то знала, что мысли его – с Томом Сойером и Джимом, как и мои были бы с Джейн Эйр и мистером Рочестером, если бы не блеск глаз понурого старого мистера Тейлора.

Наш гость послушно проглотил несколько ложек супа, откусил полукруглый кусочек от ломтя хлеба, а потом поставил тарелку на пол. Его внимание привлек огонь в печурке – мы же шумно хлебали.

Заметив его задумчивость, Мамуля сказала:

– Негоже так-то убиваться, знаю, вы долго вместе прожили…

Дядя Вилли уточнил:

– Сорок лет.

– …но уж почти полгода тому, как она ушла и вкусила отдых… а вы главное – веруйте. Не посылает Он нам испытаний, которых мы не в силах выдержать.

Это утверждение явно воодушевило мистера Тейлора. Он снова взял тарелку, поковырял ложкой в густом супе.

Мамуля, заметив, что он откликается, продолжила:

– Сколько вы добрых лет прожили вместе. Есть за что Бога благодарить. Одно жалко – что детишек у вас не народилось.

Если бы голова у меня в тот момент была опущена, я просмотрела бы преображение мистера Тейлора. Перемена наступила не постепенно, а как мне показалось, мгновенно. Тарелка с глухим стуком опустилась на пол, а он всем телом, от самого пояса, подался к Мамуле. Но удивительнее всего выглядело его лицо. Казалось, все его бурое пространство потемнело, оживилось – под тонкой кожей взыграло внутреннее волнение. Рот приоткрылся, обнажая длинные зубы, – он казался темной комнатой, где стоит несколько белых стульев.

– Дети. – Он мячиком покатал слово в пустом рту. – Да, сэр, дети.

Бейли (и я) привыкли, что так обращаются к нам, и выжидательно подняли на него глаза.

– Она того и хочет. – Глаза жили своей жизнью, пытались вырваться из оков глазниц. – Так и сказала. Дети.

Воздух сделался густым, тяжелым. Как будто на крышу нашего дома поставили другой, побольше, и он незаметно вдавливал нас в землю.

Мамуля спросила самым своим любезным голосом:

– Кто и что сказал, брат Тейлор?

Ответ она знала. Мы все знали ответ.

– Флорида. – Его морщинистые ладошки сжимались в кулаки, распрямлялись, сжимались снова. – Как раз вчера вечером сказала.

Мы с Бейли переглянулись, я пододвинула стул к нему поближе.

– Сказала: «А надо мне ребеночка».

Он попытался своим и без того визгливым голосом изобразить, как ему казалось, женский – или как минимум голос своей жены, миз Флориды. Звук зигзагом молнии пролетел по комнате.

Дядя Вилли оторвался от еды и смотрел на мистера Тейлора с нескрываемой жалостью.

– Может, вам это приснилось, брат Тейлор. Бывают такие сны.

Мамуля решила его поддержать:

– Вот именно. Мне вон тут дети на днях читали одну штуку. Там говорилось, что, когда ложишься спать, тебе снится то самое, о чем ты все время думал.

Мистер Тейлор рывком распрямился.

– Это был не сон. Не было у меня сна ни в одном глазу, как вон сейчас.

Он разозлился, и от напряжения маска упорства на его лице сделалась еще заметнее.

– Сейчас расскажу, как оно было.

Господи, только истории про призраков нам не хватало. Я всей душой ненавидела долгие зимние вечера, когда в Лавку захаживали припозднившиеся покупатели, усаживались возле жаровни, на которой жарился арахис, и устраивали состязание – кто расскажет самую жуткую страшилку про призраков и оборотней, банши и джуджу, вуду и прочую нежить. А тут – настоящая история, случившаяся с настоящим человеком, причем накануне. Такого мне не вынести. Я встала и отошла к окну.

Похороны миссис Флориды Тейлор состоялись в июне, сразу после школьных экзаменов. Мы с Бейли и Луизой сдали их очень хорошо, остались довольны и самими собой, и друг другом. Впереди золотой лентой лежало лето с его удовольствиями: пикники, рыба на костре, походы за ежевикой, крокет до темноты. Чтобы развеять мое ощущение счастья, нужна была более личная утрата. Я познакомилась с сестрами Бронте, полюбила их, на место «Заповеди» Киплинга пришел «Непокоренный». Дружба с Луизой окрепла за игрой в «камешки» и «классики», за мрачными задушевными признаниями, которыми мы частенько обменивались после многочисленных: «Лопни глаза, если кому скажу», но я никогда не говорила с ней про Сент-Луис и вообще постепенно уверовала в то, что весь этот кошмар и сопряженные с ним страх и стыд на самом деле случились не со мной. Случились они с какой-то дрянной девчонкой много-много лет назад, а мне эта девчонка никто.

Поначалу новость о том, что миссис Тейлор скончалась, не показалась мне такой уж неожиданной. Я, как и все дети, полагала, что, поскольку она уже совсем старая, ей только одно и остается – умереть. Была она довольно приятной женщиной – годы приучили ее ходить мелкими шажками и поместили ей на ладошки этакие мягкие коготки, которыми она любила дотрагиваться до молодой кожи. Каждый раз, когда она заглядывала в Лавку, меня заставляли к ней выйти, и она скребла меня желтыми ногтями по щекам.