Поэтому птица в неволе поет

Неужели она действительно имеет в виду длинную вилку, которая висит на стене за кухонной плитой – на страшном расстоянии в миллион миль отсюда?

– Ступай, говорю, принеси вилку. Картофель подгорает.

Я выпростала ноги из тенет страха и едва не наткнулась на печку. Мамуля сказала:

– Этот ребенок даже об узор на ковре спотыкается. Продолжайте, брат Тейлор. Она еще чего сказала?

Знать, сказала или нет, мне не хотелось, но еще страшнее было выйти из освещенной комнаты, где вокруг приветливого огонька сидело все мое семейство.

– Ну, она «А-а-а-ах» еще несколько раз сказала, а потом ангелочек пошел прочь по потолку. А меня чуть кондрашка от страха не хватила.

Я добралась до безлюдного океана тьмы. Выбирать особо не приходилось. Я знала, какой мукой будет пробираться сквозь плотный мрак в спальне у дяди Вилли, но все лучше, чем оставаться и слушать дальше такую-то жуть. Кроме того, нет ничего хуже, чем разозлить Мамулю. Когда она бывала мной недовольна, она заставляла меня спать на краю постели, а в эту ночь – это я знала точно – мне нужно будет пристроиться у нее под боком.

Нога шагнула во тьму, и ощущение оторванности от мира едва не ввергло меня в панику. В голову пришла мысль, что я, наверное, никогда больше не выйду на свет. Я поспешно отыскала дверь, ведущую обратно к привычному, но стоило ее открыть, на меня тут же нахлынула страшная история, попыталась проникнуть в уши. Я затворила дверь.

Понятное дело, я верила в призраков, оборотней и «нечисть». Меня воспитывала ультрарелигиозная бабушка, негритянка с Юга; не вырасти я суеверной, это было бы ненормально.

Поход в кухню и обратно вряд ли занял больше двух минут, однако за это время я успела увязнуть в трясине на кладбищах, перешагнуть через пыльные надгробья и удрать от нескольких стай черных, как ночь, кошек.

Вернувшись в круг семьи, я про себя отметила, что устье докрасна раскаленной печки очень похоже на глаз циклопа.

– Тут я вспомнил, как оно было, когда мой папаша помер. Мы же с ним, как вы знаете, очень друг друга любили.

Мистера Тейлора и самого явно заворожил этот его мир загробной жути.

Я прервала поток его воспоминаний:

– Вот вилка, Мамуля.

Бейли лежал на боку за печкой, глаза у него блестели. Угрюмый интерес мистера Тейлора к собственной истории явно казался моему брату даже более захватывающим, чем само повествование.

Мамуля опустила руку мне на плечо и заметила:

– Ты чего-то дрожишь, сестра. Что случилось?

По коже все еще бежали мурашки от пережитого страха.

Дядя Вилли рассмеялся и заметил:

– Ей, наверное, страшно было идти в кухню!

Его визгливый смешок меня не обманул. Всех смутило это соприкосновение с неведомым.

– Нет уж, сэр, в жизни своей я ничего не видел так же отчетливо, как того ангелочка. – Челюсти мистера Тейлора механически перемалывали и без того разжеванный батат. – Так смеялся – будто в доме пожар. Вы как считаете, что бы это могло значить, сестра Хендерсон?

Мамуля откинулась на спинку своего кресла-качалки, на лице полуулыбка.

– Если вы, брат Тейлор, точно уверены, что вам это не приснилось…

– Ни в одном глазу у меня сна не было. – Он опять начинал сердиться. – Как вон сейчас.

– Тогда, наверное, это означает…

– Уж я-то пока еще сон от яви отличаю.

– …может, это означает: сестра Флорида хочет, чтобы вы поработали с детишками в церкви.

– Я вот Флориде вечно одну вещь повторял: никогда тебе и слова не дадут вставить.

– А может, она пыталась вам сказать…

– Я пока еще, знаете ли, в своем уме. Голова у меня такая же светлая, как…

– …что вам стоит поучительствовать в воскресной школе…

– …тридцать лет тому назад. И ежели я говорю, что не спал, когда увидел этого толстенького ангелочка, так уж все должны…

– В воскресной школе учителей не хватает. Господь свидетель, что это так.

– …верить в мои слова.

Они перекидывались фразами, точно мячиками для пинг-понга – те всякий раз пролетали над сеткой и оказывались на стороне соперника. Смысл их разговора утратился окончательно, осталась одна лишь пикировка. Обмен репликами принял упорядоченность группового танца, приобрел отрывистость, с каким хлопает по ветру выстиранное в понедельник белье: сперва к востоку, потом к западу, с одной целью – выбить из ткани всю сырость.

Через несколько секунд опьянение потусторонним прошло, будто и не бывало, и Мамуля принялась уговаривать мистера Тейлора взять в дом одного из мальчишек Дженкинсов – заодно поможет на ферме. Дядя Вилли клевал носом у огня, а Бейли унесся обратно в нестрашные приключения Гекльберри Финна. Комната изумительным образом переменилась. Тени, которые до того сгустились и удлинились над кроватью в углу, исчезли или преобразились в темные силуэты знакомых стульев и прочих предметов. Свет, метавшийся по потолку, присмирел, складывался уже не во львов, а в кроликов, не в оборотней, а в осликов.

Я постелила мистеру Тейлору матрас в комнате дяди Вилли и забралась к Мамуле под бочок: я впервые проведала, что она настолько добра и праведна, что может повелевать шкодливыми духами, как вот Иисус повелевал волнами. «И сделалась великая тишина».

23