Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

– Зато мы нашли в буфетной чай. Чашки. И даже сумели разжечь спиртовку, не спалив при этом сам особняк, – весело заметила дама в палевом.

Дама в голубом бросила на нее неодобрительный взгляд, пропавший втуне. Отчеканила:

– Наш посол лорд Сеймур был вынужден покинуть этот особняк в спешке. Сразу после разрыва дипломатических отношений между британской и русской коронами.

Дама в палевом пожала плечами:

– Я не имела в виду упрекнуть лорда Сеймура за неразбериху в хозяйстве. Я желала лишь воздать скромную хвалу нашей ловкости.

– О, Джейн, – мягко выдохнула прибывшая, принимая у нее чашку. А взгляд сказал: «Не беси зря эту стерву».

Она поспешно вернула собеседниц к теме:

– Что же вы думаете о происшествии, дорогая Анна?

– Нос?

Анна, которую две другие мысленно называли «стервой» и облик которой ничуть не смягчал голубой цвет платья, наоборот, придавал нечто замороженное, кивнула, вставила меду двумя глотками:

– Глупо!

– Глупо, – согласилась Джейн, дама в палевом. – Но это сработало.

– Именно, – подтвердила Мэри Шелли, поправив клетчатый подол. – Наш доблестный флот не вышел на атакующий рубеж к Кронштадту, и господин Стерн выразил озабоченность, что эта заминка позволит неприятелю выиграть время, чтобы засеять Финский залив донными минами господина Нобеля, как газон маргаритками.

Новое имя заставило Анну и Джейн переглянуться:

– Нобель? Кто это?

– Мы что-нибудь знаем про господина Нобеля?

Мэри покачала головой:

– Мы должны вернуть в строй контр-адмирала.

– Нос, – повторила Анна с холодным отвращением. – Такой пустяк остановил флот? Я не понимаю.

Джейн улыбнулась уголком рта:

– Джентльмены, дорогая Анна, склонны придавать не вполне понятное нам, а потому несколько комичное значение своим… м-м-м… носам.

– Да, – согласилась Мэри. – Подобная мысль посетила и меня. Тот, кто это сделал, безусловно, понимал, что делает.

Две другие дамы забыли про чай, про пыль, про то, как неудобно без горничной. И уставились на нее во все глаза:

– Что вы имеете в виду, Мэри?

– Нос не может исчезнуть сам по себе.

– Джентльмены иной раз теряют носы…

– Это не сифилис.

Их неопределенная догадка быстро отвердела до уверенной – и ударила как обухом по голове:

– Нам кто-то мешает?!

– Нам кто-то противодействует!

– Кто?

– Кто же?

Анна веско и мрачно изрекла:

– Боюсь, от того, найдем ли мы ответ, зависит исход этой войны.

Мэри хладнокровно подняла блюдце, взяла чашку за ушко. Глотнула. Поставила чашку на стол. Потянулась к блюду с треугольными сэндвичами. Выбрала с огурцом. Откусила. Прожевала, посмотрела на сэндвич скептически. Все же проглотила. И только потом смилостивилась над своими оторопевшими подругами. Она предпочла смотреть не в глаза, а куда-то над бровями дамы в голубом:

– О, дорогая Анна! Найти ответ было весьма просто. Мотив сбежавшего носа обнаружен в повести одного их писателя по фамилии Гоголь. Благодаря леди Сеймур, которая пристально следила за местными новинками за все время их посольской миссии. А отыскать самого господина Гоголя оказалось еще проще.

– О, дорогая! – не сдержала радости Джейн. – Что же? Прошу вас.

Мэри опять поднесла сэндвич ко рту.

Анна подпрыгнула, как от укола булавкой. Не выдержала:

– Дорогая, умеренность в пище хорошо сказывается на цвете лица.

– Где же он? – Джейн позволила волнению охватить себя. – Этот господин?

Мэри Шелли опустила надкусанный треугольник:

– Милая Джейн. Господин Гоголь, согласно надписи на камне, да и книги регистрации могил это подтвердили, похоронен на кладбище монастыря Святого Даниила в Москве.

Выроненная чашка ахнула о пол, чай обрызгал подолы.

Самообладание их треснуло, как фарфоровое блюдце. Радклиф вскочила, зашумев платьем, прижала пальцы ко рту. Остин сделалась серьезной:

– То есть… Значит ли это… – размышляя, нет, надеясь, что не права, выговорила она.

Но Шелли твердо кивнула, держа свою чашку на весу:

– Да. Милая Джейн. Нет причин полагать иное. Он такой же, как мы.

***

Нос… О, как все они не правы! Нос, именно нос – величайшая драгоценность человека. Чудесный орган, способный доставить большее и сильнейшее наслаждение, чем глаза, чем уши, чем язык и, уж конечно же, чем… Ай, молчу, молчу! Гоголь зажмурил глаза. Он охотно зажмурил бы и уши, но их природная конструкция несчастливо не предусматривала запирающий механизм, а потому в них вольно вливался треск телег по мостовой, плеск груженных товарами лодок с Мойки, говор рынка, брань грузчиков, крики продавцов. Был торговый день.