Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

– Милая! – взвизгнула Радклиф, Остин подпрыгнула, как если бы та ножом скрипнула по тарелке. – Джентльмены всегда вносят ненужное беспокойство.

– Но что же нам тогда делать? – упорствовала Остин. – На одних вампирах мы уже не продержимся. Вампиры – это прекрасно. Но вампиры – не для века паровых двигателей и электричества.

Радклиф гордо возвестила:

– В моих романах никогда не было вампиров.

Руки Остин гневно сжали ложку и вилку.

– Хорошо. Призраки… Скелеты… Привидения… Заброшенные замки… Таинственные монастыри… Мрачные леса… Где сейчас можно найти лес, который нельзя было бы проехать насквозь в карете, не встретив человеческого жилья или пастбища? Таких не осталось! Все пронизано железными дорогами и линиями дилижансов. С любой станции можно отправить телеграмму. Тьма развеяна газовыми лампами. Сражаются теперь не столько люди, сколько их техника. Побеждает тот, у кого совершеннее двигатели, лучше ружья, мощнее пушки, чувствительнее мины. Дорогие дамы, эта война будет войной изобретателей! Инженеров! И дальше будет только хуже. Друг с другом будут сражаться одни машины! Милая Мэри, ведь вы из всех нас…

Она хотела напомнить той о ее утопическом романе о гибели человечества. Неудачном в целом, однако ж… Как вдруг заметила, что милая Мэри ест.

Жует, хлюпает, всасывает, наматывает еще, промокает губы салфеткой. И уже давно – судя по тому, что тарелка ее показала дно.

– Мэри! – вскрикнула Остин, потрясенная изменой.

Но Мэри лишь трясла головой, макаронами, свисавшими изо рта. Да приговаривала:

– Очень мило… дорогая Анна… Мне нравится ваша идея. Нахожу ее исключительно удачной.

– О, Мэри… Неужели ты тоже…

Та украдкой бросила виноватый взгляд, но:

– У этого соуса дивный вкус…

Зябкое одиночество прихватило Остин, как октябрьский утренний холодок. Руки между высокими перчатками и короткими рукавами покрылись гусиной кожей.

– Мэри!.. Неужели она вас убедила отказаться от наших амбиций? Неужели внушила вам свои мысли?

Та еще больше опустила локоны:

– Видите ли, милая Джейн… Эти мысли – мои собственные. Вы же знаете… У меня… было… четверо детей. Госпожа Радклиф не испытала счастья быть матерью. Так что мысли эти не ее. Вы не можете упрекнуть меня в плагиате. Да…

– Я не упрекала вас! Тем более в плагиате. Я только…

– Они мои собственные!.. Милая Джейн… Вы знаете, как высоко я вас ценю… Но… Джентльмены… Они… Они так глупы, так жестоки. Впрочем, глупость и жестокость – это одно и то же… Так вот. Они так легко бросают на свои войны людей! Тысячи людей. Десятки тысяч. А ведь эти люди – чьи-то дети!

Мэри вскинула пылающее лицо, прислонила вилку и ложку к тарелке, выудила из ридикюля флакончик. Лицо ее горело, пальцы теребили резиновую пробку.

– Попробовали бы они сами выносить, родить, выкормить, вырастить и воспитать хотя бы одного человека! Попробовали бы, чего это стоит! Я вот! Я родила четверых! И скажу вам…

Она быстро поднесла флакончик к носу. Вдохнула. Убрала флакон в сумочку. Щелкнула замочком. Взяла вилку, ложку. И принялась – теперь уже ловко и быстро – наматывать спагетти.

Весь вид ее говорил, что продолжения не последует.

Остин захотелось схватить с ее коленей ридикюль и шлепнуть им госпожу Шелли по мятежной голове, тщательно расчесанной на пробор. Но она сумела вернуть себе самообладание и терпеливо напомнила:

– Так что же вы скажете, Мэри?

Та прожевала. Проглотила. Не спеша промокнула губы салфеткой в красных пятнах. Кивнула Радклиф:

– Я согласна с Анной. Я тоже предлагаю попробовать заключить мир.

Кивок стал последней каплей в чаше терпения госпожи Остин.

Но давняя привычка серой мышкой сидеть в уголке гостиной и наблюдать за гостями на сей раз не подвела Джейн. Она заметила, что на дне глаз Анны мерцало что-то еще.

– Вы уже что-то для этого предприняли? – ахнула Остин. – За моей спиной?

Радклиф скрестила вилку и ложку в пустой тарелке. Потом скрестила на груди руки:

– Так же как и вы за нашими спинами встретились с господином Дюма. Один – один. Ничья, дорогая Джейн. Поэтому предлагаю этот счет закрыть. И отныне действовать сообща, как прежде. Мэри и я согласны. Довольно вражды, от нее не прибавляется ничего, кроме смертей. Мы должны заключить мир.

У носа Остин пролегли две морщины.

– Неужели вы готовы сдаться при первых же трудностях?! Только потому, что с нами борются мужчины?! О… как это… по-женски, – презрительно отчеканила последнее слово она.

– Кто говорит, что заключить мир – значит сдаться? Посмотрите на нашего дорогого лорда Палмерстона. Он никогда не пренебрегает дипломатией.

– Танцы, – радостно сказала над тарелкой Мэри Шелли. – Как давно я не танцевала! Мне хочется надеть платье фасона «креветка».

– Мэри, вы в своем уме? – откровенно рассердилась Остин. – Какие танцы? При чем здесь какая-то креветка?

Госпожа Радклиф позволила себе тонкую улыбку: