Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

– Уверенность или неуверенность – это категории исключительно вашего мышления… дорогая мадам Радклиф. Звукозаписывающее устройство Евы регистрирует то, что было произнесено. В этом уж вы можете быть полностью уверены. Дорогая.

От этих «дорогуш» Радклиф заморгала, как от пощечин. Остин изумилась: никогда еще она не видела Анну столь жалкой. Не хватало только капли на кончике носа.

– Ева, что вы имеете в виду? – решительно поспешила Остин на помощь Радклиф, вдруг испытав солидарность.

И опять ответила Лавлейс:

– Ева ничего не имеет в виду. Ничего, никого, никогда. Ее механизм записывает звук на перфорированную карту, а потом воспроизводит.

«Бог мой, с каждым вопросом она презирает нас все больше и больше, – с непонятной грустью подумала Остин. – Неужели она права? И зачем только я ее к нам ввела. Что, если это была ошибка, огромная ошибка… Моя ошибка».

Три дамы при взгляде на новенькую дружно чувствовали усталость с оттенком раздражения. Признаваться в этом, впрочем, не хотелось.

– О, Ада, – сладким голоском начала Остин. «Как все-таки утомительно быть леди», – одновременно подумала она. Губы ее продолжали говорить: – Благодаря вашей блистательной работе Ева так похожа на человека. Неудивительно, что мы все несколько конфузимся и теряемся в ее присутствии. Но… Но…

Но в голове Джейн против воли проносились образы, более уместные в романе мистера Вальтера Скотта: харкнуть бы милой Аде в физиономию. Отвесить леща. Вцепиться в волосы. Коленом в живот. Потом бы…

Молчание затянулось. Шелли посмотрела на Радклиф – холодно-отстраненную. Посмотрела на Остин – у той вид был овечий, мечтательный.

Шелли с тоской поняла, что теперь ее очередь вкусить умственный позор:

– Да, но… Почему кошка?

Лавлейс посмотрела мимо нее:

– Потому что это слово с самой высокой частотой упоминания. Поэтому Ева его записала. Как я уже сказала, она ничего не имеет в виду. Она следует коду.

– Коду? В смысле шифру? Это шифр? – всполошилась Шелли. – Я так и подумала! Я сразу заподозрила, что в слове «кошка» что-то зашифровано. Это шифр!

Лавлейс долгим взглядом дала ей осознать скудоумие. И только потом снизошла:

– В смысле алгоритму. Который задала механизму Евы я.

Три дамы опять переглянулись. Каждая ощутила укол сложного чувства. С появлением новенькой оно посещало их все чаще. У Остин оно было окрашено сожалением о сделанной ошибке. Но признать ее значило бы дать повод двум другим сказать: «Душенька, а ведь мы вам говорили, мы предупреждали…» – пойти на это Джейн тоже не могла, а потому поспешила придать лицу энергичную, хотя и несколько натужную бодрость:

– Ну что ж. Великолепный результат, дорогая Ада. Здесь есть о чем подумать. Кошка!

И она ухватилась за подбородок, поставив локоть на запястье другой руки, чтобы никто не усомнился, как крепко она задумалась, и приглашая остальных сделать то же самое. Дамы нехотя приняли ту же позу.

– Но – кошка? – начала Радклиф. – Что бы это могло значить?

Лавлейс пожала плечами:

– Только то, что эти русские джентльмены много раз произнесли слово «кошка». – И не сумела удержать зевок.

«Мы ей надоели». Открытие огорошило Джейн, и в тот же миг она будто воочию увидела, как между Адой и остальными, ими, нею самой в том числе, пролегла пропасть. Пролегла – и начала шириться. Края ее так быстро отходили друг от друга, что Джейн прикрыла глаза, точно в приступе морской болезни.

– Да, но, – заквохтала Радклиф, – почему они его произнесли так много раз? Что они затевают? Кошачий десант?

– Не смотрите на меня! – всполошилась Шелли. – У меня никогда не было кошек.

Но взгляды уже скрестились на ней, как свет сценических ламп – на приме театра.

– Милая Мэри, вы же были с Байроном друзья не разлей вода! А русские джентльмены подражают Байрону.

– Одно лето еще не делает меня специалисткой! – запротестовала Шелли.

Ада по очереди остановила взгляд на каждой:

– То есть у вас нет ни малейших предположений?

Когда он дошел до Джейн, та поежилась: «Я чувствую себя белой мышью».

– К сожалению, милая Ада. В мое… гм… назовем это «время», нет, «время» – нехорошее слово…

– Бытность, – подсказала Радклиф.

– Нет-нет. Нельзя сказать «бытность». Иначе не понятно, что это такое сейчас, – запротестовала Мэри. – Ах, «сейчас» тоже сказать нельзя.

– Так что в ваше время? – нетерпеливо обернулась Ада к Джейн, и та почувствовала, как начинает гореть под мышками от унижения:

– Я хотела сказать… Образованию молодых леди не уделялось, к сожалению, большого внимания.

– Ошибки молодости можно исправить и в зрелом возрасте. Было бы желание, – быстро проговорила Ада своим неприятно-отчетливым голосом и тут же обернулась к своему творению: – Ева, ступайте и принесите лимон.

– Зачем еще лимон? – удивилась Шелли. Но Ада, вероятно, не расслышала:

– …а заодно наденьте сухое. Ржавчина ни к чему.

Горничная сделала книксен и, хлюпая мокрыми башмаками, удалилась. Там, где она стояла, кокон люстры отражался в лужице, что натекла на полу.

Радклиф и Остин тут же накинулись на Шелли снова:

– Мэри, припомните. На вас вся надежда! Мэри, что там было у Байрона с котами?