Поезд. Бремя танцора

– Дорогой мой, у меня столько дел, столько дел… Я тебе обещал помочь, я это помню. Но жизнь такая тяжелая наступила, кругом сплошные убытки. У меня на дискотеках дурь продают, понимаешь. Молодежь такая вся приличная, и такие неприятности, вай, – в голосе послышались причитания и какие-то намёки на суровую жизнь.

– Слушай, Ашот, я все понял. Я сам найду. И разберусь по своим законам. Мне Лёня другом был, и я поклялся, что раскручу это дело.

– Бог в помощь, конечно, будь осторожен, Рафик, будь осторожен…

На другом конце провода ещё повздыхали и покряхтели, а затем отключились.

19.

Без Ларисы не начинали. Странно, она никогда не опаздывает. Все тихо перешептывались, ожидая непонятных вестей. Старая скрипучая дверь подвала отворилась с жалобным стоном, и зашёл Павел Петрович.

– А где же милая Лариса Евгеньевна?

– Нет её, – ответили все хором.

– Жаль. А я зашёл поговорить с вами о вашем письме. Очень занимательное чтение, надо вам сказать. Да-да, что же вы думаете, сначала нас знакомят, потом уже разбираться будут. Рентабельность – вот главное в нашем деле, мы ведь у государства в роли пасынков и падчериц, культура, она сейчас никому не нужна, на кусок хлеба бы заработать. А кто и на масло зарабатывает, тот не спешит куском делиться. Разберутся, разберутся. И с правами человека, и правом на свободу мысли, все как по конституции. А потом можете хоть в организацию объединённых наций писать, демократы. И ваши международные дипломы пригодятся…

– Если бы был жив Лёня, то Вы бы не посмели разговаривать с нами в таком тоне, – прервал его Коля. – Вы просто Джек-потрошитель какой-то – по отношению к культуре.

– Так-так, молодой человек, с вами разговор особый будет. Мне уже написали накладную на ваше недостойное поведение.

– А что такое?

– Не догадываетесь?

– Нет, чист и невинен, – начал дерзить Коля.

– Устроили скандал, понимаешь, и с кем – с вахтером.

– Когда?

– А вы не помните? На прошлой неделе. Жаль, не захватил бумагу.

– Не было этого.

– Что же ты хочешь сказать, что уважаемый пенсионер всё наврал? Да я с ним в партии ещё был.

– На самом деле никакого инцидента не было. Просто он ключ нам не давал от подвала, который вы нам выделили. Пришлось стукнуть кулаком по его столу. Очки свалились с носа, правда.

– Молодой человек, вы не имеете никакого представления о том, как ведут себя люди в приличном обществе! В общем, будем разбираться. Подойдёте ко мне в кабинет, и будем разбираться!

Павел Петрович повернулся на каблуках, которые были необходимым атрибутом у любых из его ботинок, и с возмущением вышел.

20.

– Саша, привет, как жизнь, как здоровье?

Павел Петрович готовил с Александром Евсеевичем совместно фестиваль «Золотые голоса осени». С Александром Евсеевичем он дружил уже давно, со времен студенческой молодости. Вместе начинали и на руководящей работе. Только Павлу Петровичу повезло меньше, это он относил на то, что поехал в далёкий поселок по распределению директором клуба, в то время как Александр Евсеевич сразу остался в городе и планомерно начал работать в администрации. Разными окольными путями он и дослужился до директора театра.

Часто встречаясь на различного рода совещаниях, они обменивались студенческими шуточками, вспоминая то стройотряд, то картошку, в компании любили попеть туристические песни. В общем, это были приятельские и прочные отношения.

– Представляешь, Саша, самодеятельность-то совсем обнаглела. «Джеком-потрошителем» меня называют, говорит, что я не даю развиваться молодёжной культуре. Обвиняют во всех смертных грехах, меня, прогрессивного во всех отношениях. Сколько я Сурковского у себя под крылом терпел, когда он ставил свои дикие спектакли, чуть ли не с оргазмами на сцене. А Баскаев – ничем не лучше. Сколько я седых волос получил от его спектакля «Шехерезада» ? Думал, что там тысяча и одна ночь – а там была такая ночь, что у начальства волосы дыбом встали.

– Да, – согласился Александр Евсеевич, – сейчас всем нелегко, особенно с этими молодёжными театрами, которые на что-то претендуют, свою ноту хотят внести, а их всего семь, как ни странно. Такое воротят – сам чёрт ногу сломит. Театр Сурковского стал менее скандальным, и то спасибо. А то ведь помнишь, перед городским собранием на клумбу мочился среди бела дня. Все эта эпатажность, желание обратить на себя внимание, брутальность, тьфу ты, модные словечки одни, а надо искусство делать, высокое и незыблемое.

– Не говори. Самое главное – кому всё это нужно, не понимаю.