Поезд идет на восток

Наши «челноки» вели себя на рынке по-разному, но большей частью очень некрасиво, иногда, можно сказать, по-хамски вызывающе. Чаще всего выказывали недоверчивость, поскольку из-за незнания языка и неумения объясниться не могли понять продавцов. Часто раздражались и вовсю матерились, хотя и знали, что их никто не понимает, но поскольку это делается очень эмоционально и в определенной ситуации, то китайцы догадывались, и вскоре многие, особенно рабочие на складах, уже стали активно повторять и применять соответствующие бранные выражения на русском языке.

«Челноки» бывали несколько удивлены присутствием белого человека в китайской лавке. Иногда принимали меня за одного из себе подобных, что поначалу приводило к недоразумениям. Не скажу, что и мне такое общение доставляло массу удовольствия, но среди них были и вполне порядочные люди, часто с высшим образованием, которых «недостройка» тоже толкнула в рынок. Эти люди бывали рады, что хоть кто-то может как-то свести их с китайцами, что хоть кому-то можно объяснить, что им надо, иногда даже рассыпались в благодарностях, спрашивали, не нужно ли чего привести из России в следующий свой приезд. Но что можно привезти? Разве что буханку черного хлеба или хохляцкий наркотик – шматок копченого сала, поэтому в то время чаще всего просил российские конверты, а потом просил отправить письма – получалось намного быстрее и надежнее, ведь посланные из Китая официальным путем письма шли по месяцу, а иногда вообще не доходили.

Правда, и при такой отправке бывали срывы. Осуществив несколько раз такую удачную отправку писем, решил испытать судьбу, посылая домой даже небольшие посылочки с мелкими подарками. Но однажды отправил такую бандерольку, а… она ушла куда-то не туда, и шустрая дамочка, которая взялась выполнить эту передачу, после этого у нашей лавки не появлялась. Что поделать – рынок, а соответственно, и люди рыночные. Бывали случаи, когда кто-то оговаривал при покупке одну сумму, забирал товар, но, не дождавшись окончательного расчета, бросал деньги продавцам и убегал, а потом выяснялось, что денег недостаточно. Мелочи, конечно, но очень уж дикие. «Челноки» иногда даже воровали товар друг у друга во время упаковки: присваивали уже упакованные и подготовленные к отправке мешки. Просто ставили в суматохе на чужой баул свой индекс и… поминай, как звали.

Было много случаев жульничества и среди китайцев: принимали заказ, брали залог, иногда довольно приличную сумму, а когда человек приходил за товаром, лавка оказывалась закрытой, и никто из соседей ничего не знал. Психологический расчет у такого рода мошенников был очень верный: «челноки» приезжают на короткий срок, китайцы для них на одно лицо, поэтому в следующий раз они даже признать виновного не смогут. После этого обиженные прибегали ко мне за помощью. Мы шли к дежурному, который был на каждом участке-кооперативе, но и тот, как правило, мало чем мог помочь. Бывали случаи, когда рикша, погрузив товар какого-либо незадачливого русского торговца, быстро увозил его в неизвестном направлении, естественно, безвозвратно.

На рынке активно работали мелкие воришки-карманники, иногда разрезали женские сумки, а иногда просто выхватывали сумки из рук ошарашенных людей и быстро скрывались. Нечестные рабочие-грузчики ловили момент у зазевавшихся во время упаковки.

В качестве чистильщиков обуви в этой толпе сновали грязные мальчишки лет по восемь-десять, выглядевшие беспризорниками, которые, как мне сказали, были неучтенными детьми, то есть родившиеся сверх допустимой нормы, а значит не зарегистрированные, не имеющие никаких документов и отправленные родителями на самовыживание. Дальнейшая перспектива этих изгоев общества была понятна: воровство – тюрьма – наркота – смерть.

Были случаи вооруженных ограблений в узких хутунах (переулках) или даже в женских туалетах. Народ постепенно становился осторожнее, с собой стали брать меньше денег, чтобы сначала заказать товар, а затем расплатиться уже на складе, куда продавец доставлял товар. Официальные власти знали о творящихся безобразиях, но до поры до времени никак не реагировали, резонно считая это личным делом каждого. Один китайский профессор-русист, вышедший на пенсию, который, как и многие подобные ему, тоже подрабатывал здесь переводами, переживая за авторитет своего государства, как-то чистосердечно признался мне, что здесь много беспорядка:

– Вы знаете, я уже написал докладную записку своему начальству обо всем, что здесь происходит, чтобы были приняты меры.

У меня чуть челюсть не отвисла от такого чистосердечного признания. Просто пошел и настучал. Но, как оказалось, я напрасно удивлялся, это здесь в порядке вещей повсеместно.

10. Неделя в «(Х)алтурсе».