Поезд на рассвете

Дед сбился с шага, лицо его страдальчески сморщилось, глаза остановились:

— Бросила?.. Насовсем?

— Насовсем, — сказал мальчик.

— Он воно я-а-ак, — протянул дед Мосей. — Понятно… Так ты кажешь, Микола, дочка дома — с бабкой. Чия то бабка?

— Наша, — ответил матрос. — Галкина мать. С нами она осталася. Внучат жалеет.

— Он як… Понятно.

Бесшумно, словно легкая птица, ступал по дорожке худой босоногий мальчик. Широко, однако неуверенно, точно боясь наткнуться на преграду, шагал слепой матрос. Каркая черевиками, семенил дед Мосей.

— От и наш табор, — сказал Черноштан с облегчением. — Гости до нас, Людмила. Готовь хлеб-соль.

Мать стояла около возка: она давно увидала, что дед с Юркой идут и не одни.

— Знакомься, Люда, — взял дед Мосей под локоть матроса. — Цэ Микола, моего Ивана дружок. Разом у школе училися, в эмтээсе робили, разом и воевать пошли. — Дед снял с матросова плеча гармошку и осторожно положил на возок. — Знакомься, Микола.

Матрос вытянул перед собой руку.

— Здравствуйте, Микола. — Голос матери изменился: она волновалась. — Как же вы с Мосеем Савичем повстречались?

— Так… нечайно.

— Земля хоч и великая, — поднял палец Черноштан, — а кому судьба — николы на ней не разойдутся.

— У вас добрая рука, Людмила, — сказал матрос. — И голос добрый.

— А ты не вдивляйся, — заметил дед Мосей. — Добра на свете больше, чем разной погани.

— Раньше и я так думал, — сказал матрос.

Мальчик не отходил от отца и не отпускал его руку.

— Тебя как зовут? — спросила мать.

— Это Веня, — ответил Юрка за мальчика. — Налей ему молока.

Мать усадила гостей под грушей и выложила еду: курятину, картошку, помидоры, лук. Обоим налила из цебарки по кружке молока.

Венька жадно смотрел на еду и глотал слюну. Матрос не пошевелился, суровое безразличие ко всему застыло на его лице, и шрамы только подчеркивали это. Юрку опять больно кольнуло: ведь матрос ничего не видит! Не видит, какого цвета помидоры и корка на хлебе; не видит, как падают с деревьев маленькие желтые груши-дички, а по веткам перепархивают и скубутся сытые воробьи; не видит, какие у дедовой Зорьки вокруг синих глаз мохнатые и рыжие-рыжие ресницы. Даже солнца для него нет. Он только чувствует, как оно греет, но свет — не видит. Как же это — совсем не видеть? Ничего и никогда. Сына своего не видеть. Или — мамку. Юрка зажмурился, представил себе это… Страшно!

Дед Мосей подал матросу мясо, хлеб.

— Отут тебе молочко, отут рядом. Ага.

— А вы, Мосей Савич?

— Закусуйте, мы вже обедали.

Цыплячье крыло и большой красный помидор мать выбрала Веньке; он стал жадно есть, но все время поглядывал, не надо ли еще чего отцу.

— Посоли, Вень, — попросил матрос, подставляя ломоть хлеба.

— Простите, — наклонилась мать за солью. — Я забыла… простите.

— Зачем так? — возразил матрос. — Голодных кормите… та еще извиняетесь.

Вот ведь как бывает. Юрка думал: они с матерью, бездомные, — самые бедные во всей округе, а выходит — есть люди еще бедней и несчастливей их, беженцев. Этим людям приходится даже милостыню просить. Вот оно как бывает.

— Вы живете на станции? — спросила мать.

— Тут, в поселке, — кивнул матрос.

— Он як женился — одразу переехал до своей невесты, — уточнил дед Мосей. — В нашем Раздольном хаты у Миколы не було. Сиротой вырос.

— Как там Фекла? — повернулся матрос к деду. — Все молодеет?

— Робить в колхозе. Ивана ждет. Цэ ж она и напаковала нам харчей всяких.

— Спасибо ей скажите. Может, в гости заеду.

— Передам, передам. Закусуйте основательно. Веня, про молочко не забувай. Он его ще сколько в цебарке.

Венька опорожнил кружку. Мать налила ему еще.

— А ты и правда, Микола, приезжай, — оживился Черноштан, довольный и тем, что встретил друга своего сына и что имеет чем угостить Веньку с отцом. — Бери детей и приезжай. Поживешь у нас недельки две-три. Хай молочка досыта попьють.

— Веньку возьму. А дочку куда? Почти не встает она. Лежит, как в лазарете, а мы за ней ходим. Да и бабка тоже болеет.

Зашумело в степи. Поезд… Вот уже стал различим перестук стальных колес. Из-за лесопосадки вывернулся эшелон и загромыхал мимо станции по зеленому коридору посадок. Наглухо запечатанные грузовые вагоны походили на маленькие крепости. Лишь в двух двери были раздвинуты, и оттуда выглядывали загорелые солдаты.

— Воинский? — спросил матрос, когда затихло.

— Он самый, — вздохнул дед Мосей. — Все на фронт, на фронт… Колы вже назад поедуть?

Матрос допил молоко, ощупью нашел место, куда поставить кружку, рукавом тельняшки вытер губы.

— Спасибо, дядя Мосей. Спасибо, Люда… Пора и нам с Венькой подаваться на свою базу.

— Куды спешишь? — хотел дед удержать матроса. — Поезд наш нескоро, завтра утром. Билеты я вже купил… Сиди, мы ж еще и не поговорили.

— Пойдем своим курсом… Подай, Венька, нашу кормилицу.

— Стойте, я вас проведу, — засуетился Черноштан. — А то — колы знов побачимся? Та и гляну, як живете.

— Веселого мало, — сказал матрос.

— Все одно проведу.

Половину еды, припасенной в дорогу, мать отдала Веньке. За все время он первый раз улыбнулся:

— Спасибо, тетя. Сегодня мы живем.

Мать подсказала деду, чтобы захватил и ведро с остатками молока.