Поезд на рассвете

— Здравия желаю, — ответил Юрка.

— Далеко держим путь? Случаем — не в Устиновку?

— Так точно. Как раз туда.

— Тогда седай, подвезу.

— Да тут уже близко. Дойду, — сказал Юрка.

— Седай. Чего зря чоботы бить? Еще пригодятся. — Мужик уловил во взгляде солдата некоторое недоверие к своему «лимузину». — Не бойсь, тачка моя не развалится, довезет и двоих. Надежная тачка. — Он потянулся к правой дверце, щелкнул замком. — Прошу.

Юрка обошел коляску. Низко наклонясь, — так пацаном, бывало, лазал в курятник, — протиснулся в нее, ощутив, как она, бедняга, покачнулась и просела. Чемодан пристроил в ногах, вещмешок — между колен. И едва только он сел рядом с водителем и присмотрелся к нему сблизка — уловил в загорелом добродушном лице знакомые черты. Давно виденные, позабытые в текучей суете лет, непрерывной смене встреч и событий, но — явно знакомые… Или это всего лишь показалось?

Покатились. Несмотря на свою неказистость, машинешка бежала довольно прытко. Да тут пока и негде было ей надрываться: дорога плавно спускалась в долину, никуда не отворачивая от лесопосадки.

— Не ездил еще в таком «танке»? — спросил водитель.

— Не приходилось. В армии на вооружении таких нету.

— Ну вот, прокачу. — Усмехнулся, прибавил газку. — Насовсем или в отпуск?

— Насовсем. Уволился.

— Так ты чей же будешь? Я сперва подумал — кто-то наш, устиновский, до дому добирается. Потом вижу — не, не наш. Наших я всех помню, кто служит… Не из Раздольного?

— Нет.

— Совсем не тутошний?

Юрка помедлил. Но не столько думал о том, как проще и короче объяснить свое появление здесь, на этой дороге, сколько пытался, заставлял себя вспомнить человека, рядом с которым сейчас ехал. «Если он из Устиновки — сам ведь сказал, — то я должен был его знать, наверняка встречал каждый день, — по одной же улице ходили. Потому и знакомо мне лицо этого человека. Понятно, с  т о й  поры он сильно изменился, стал вдвое старше, вон уже и седина проглядывает на виске… И он меня, конечно, знал. Да много ли сходства теперь у меня с тем пацаном? Скорей всего — никакого. — Юрка снова взглянул мельком на водителя. — Точно, был в селе похожий парень. Кто же он? Как его имя? А когда инвалидом стал? После фронта?.. Ноги-то вроде обе у него свои, да видно — плохие ходоки: палочка между сиденьями лежит, на подмогу… Ну кто же он, кто? Вспоминай».

— Так не наш уроженец, говорю? Не здешний?

— Как вам сказать? — отозвался Юрка. — Родился я далековато отсюда, в Ясногорске… Но мы с матерью жили тут во время войны.

— Это где?

— Тут, в Устиновке.

— Ну? — От изумления мужик даже руки оторвал от баранки. — Не заливай.

— Жили. Почти всю оккупацию.

— Ну даешь! Тогда ж я тебя должен помнить. Я же знал всю пацанву в селе. Вы где жили?

— Да тут, в середине села. Рядом с теткой Пелагеей.

— Прррр! — будто коня, осадил мужик своего «горбунка», сбросив газ. — Так ты — сын тетки Людмилы… Степной?

— Так точно.

— Юрка?

— Он и есть.

— Ну даешь, чесать тебе гриву! Чего ж ты молчишь? Чего сразу не сказал? Здоров, Юрка! Дай пять… А ты меня хиба не помнишь? Не узнал?

— Теперь вроде узнал… а вот как звать — не вспомню.

— Та знаешь ты меня, как облупленного. И жжинку мою знаешь.

И Юрка вспомнил. Только услыхал «жжинку» — сразу вспомнил. Из всех устиновских парней лишь один так, по-особому выговаривал это слово — слегка нажимая на первую букву, чуть врастяжку и как бы на доброй усмешке: «А ну, жжинка, заспивуй».

— Трифон! — вырвалось у Юрки. — Супрунюк! Наконец-то узнал. Вот так встреча. Никогда не думал, что увижу вас первым из всех устиновских. Да еще где? В степи, на дороге.

— Не «вас», а «тебя». Чего это ты меня на «вы», как пана какого-нибудь?.. Ну от, личности, можно сказать, установили. — Удовлетворенный, Трифон разгладил усы. — Да-а, встреча так встреча. Нарошно не придумаешь. Прям — как в кино. Подивуется зараз моя Нюрка, ну и подивуется.

— Так ты все-таки на Нюре и женился?