Поезд на рассвете

К задней стенке хаты лепилась невысокая пристройка — что-то вроде кладовки. Влезть на нее ничего не стоило: дверь открыл — и лестницы не надо. Оттуда Юрка вскарабкался на крышу, потом по ветке — на дерево и почувствовал себя победителем. Правда, и здесь отыскивать орехи оказалось не так просто, как он думал, доставать на концах веток — не безопасно, а самое обидное — было их очень мало.

Чтобы добраться до соседнего дерева, Юрка опять спустился на крышу.

— А ну слазь, выродок! — загремел снизу грозный голос дядьки Трофима.

Юрка чуть не свалился с крыши.

— Слазь, кажу, оборванец поганый! Якая лихоманка тебя туды занесла? Хто послал?

— Ни… кто, — едва пошевелил Юрка губами. — Тут… орехи.

— Я тебе дам — орехи! Пусти свинью в хату, так она и на голову сядет. Слазь, бо за ноги стяну! — топнул Сладкомед сапогом и выматюкался.

Юрка начал слазить, но увидел, что дядька снимает широкий ремень, а лицо его стало свирепым. Этот не сжалится, будет бить по чем попало, и на защиту позвать некого.

— Не слезу, — сказал Юрка.

Сладкомед понял свою оплошность и быстро застегнул ремень.

— Слазь, бить не буду.

Не поверил Юрка ему, — обдурит.

— Мамка придет — слезу. А без нее — нет.

— Ах ты, падло, и мать твоя сука! — заорал Сладкомед. — Принесло вас, голодранцев, на мою голову… Зараз я тебе, растуды твою!..

Он приволок из сарая лестницу, вооружился граблями, но достать Юрку не мог: тот спрятался за трубу.

— Побьешь черепицу — шею сверну! — Сладкомед опять заматюкался. — Слазь, поки не поздно!

Выслуживаясь перед хозяином, на Юрку зло загавкал Пират.

Куда тут было деться? Сладкомед так разъярился, что все равно стащил бы Юрку с крыши и выместил злобу на его спине. Но во двор вбежала мать.

— Юра, ты почему там?

— От, полюбуйся на своего выродка! — замахал перед нею кулаками Сладкомед. — Куды его, черта, занесло, га? Шо ему там надо?

— Ну-ка, сюда. Быстренько. — Мать придержала лестницу, подождала, когда Юрка слезет, и строго спросила: — Ты что там делал?

— Орехи рвал.

— На крыше?

— Нет, на дереве.

— Кто тебе разрешил?

— Яка там собака ему разрешала, — не стоял на месте Сладкомед; он был багровей, чем после самогонки, глаза выпучил, и если бы не мать, кулака не пожалел.

Мать попела Юрку в хату. Сладкомед пыхтел сзади, выговаривал:

— Наплодют оглоедов, потом таскаются с ними по дворам.

И как только вошли в кухню, он толкнул Юрку пятерней в затылок. Юрка упал. Орехи покатились по полу.

— Не смейте! — вскрикнула мать. — Как вам не стыдно, дядя Трофим?.. Я сама накажу, а вы… не имеете права его бить. Он еще не сирота. И полицейские порядки кончились! Ясно вам или нет?

Мать заплакала. Она усадила Юрку на кушетку, обняла.

— Ничего, сынок, ничего… Мы уйдем отсюда. Сейчас же уйдем.

— Дуже сердобольная, — почесал Сладкомед о зад ладонь. — Заохала! Их ще не так надо учить.

— Как вам не стыдно!

— Стыд у брюхо не покладешь.

— Вы не человек, а… полицай.

— Хто-о?! — вызверился Сладкомед. — Як ты сказала?

— Как слышали.

— Геть из моей хаты! Шоб седня ноги твоей тут не було… и твоего выродка. Ач, неблагодарная!

— Не кричите, — встала мать. — Мы уйдем. Не объедим вас, не бойтесь. Хлеба вашего нам не надо… Как вы смеете руки распускать? Сразу бы все и сказали…

— От и сказал!

— Спасибо. Повторять не нужно.

Сладкомед раздавил чоботом орех, что попал ему под ноги, другой пнул и — хлопнул дверью.

Собирать им было нечего: узлы лежали в сенях неразвязанными. Взяли — да и побрели прочь отсюда.

За калиткой их окликнула тетка Полина, — она вела корову на веревке:

— Куды це вы, Люда? Що такое случилося?

— Ничего, тетя Поля… так, — не призналась мать. — Мы пойдем.

— Обиделась, може? Ну скажи.

— Трофима Петровича спросите.

— Так я и знала! Що он тебе наговорил?.. Та не расстраивайся, плюнь. Он сроду такой… Вернися, идем у хату. Ну возьму я его в работу!.. Вертайтеся, кажу.

Они не вернулись. Но куда идут — не знали. Юрке было больно видеть слезы на глазах матери и стыдно перед нею. Это же он во всем виноват. Не полез бы за орехами — ничего бы не случилось. И вот они опять — бездомные.

Женщина им повстречалась. Мать спросила ее:

— До конюшни далеко?

— Чого ж далеко? Ондечки вона, конюшня. А вы до кого?

— К Черноштану.

— Мосею Савичу? Там вин, там.

Три мужика мирно посиживали на пустынном подворье. Те же худые лошаденки дремали в упряжке. Их прихода дед Мосей как будто ожидал:

— Погостили? От и добре. Ну як оно — сало у Сладкомеда? Смачное?

— Мосей Савич, вы говорили… — начала мать.

— Що говорив, не забуваю, — подтвердил дед. — Куды поедем?

— Боюсь и загадывать, — сказала мать. — Может, вы посоветуете?

— Понимаю.

Дед Черноштан положил их вещи на подводу. Пошел к мужикам, о чем-то с ними перетолковал и стал отвязывать вожжи.

— Надумал. Отвезу я вас до моей невестки, Феклы. Детей у нее нема, хата теплая, сам стены клал, а баба она дружная — пустит. На том краю живет наша Фекла, поехали… Ну, просыпайся, инвалиды! — подхлестнул он лошадей.

По дороге дед Мосей сочувствовал своим пассажирам:

— Маловато гостили. Що так?

— Уезжать они собираются, — сказала мать. — Трофим Петрович хату продает.

— А не спросила, чого продает?