И тут все словно осветилось яркой вспышкой — вспышкой памяти; он вспомнил день нерождения, сияющее лицо Матильды, ее радость… и уныние Сутягина, его вымученную любезность. Филипп понял все, и сердце его сжалось.
От двери донесся осторожный кашель.
— Мое почтение, — раздался чей-то чрезвычайно гнусавый голос.
Филипп подскочил на месте от неожиданности. Киллер быстро направил на вновь пришедшего свой лазерный дырокол. Человек без лица явно решил прифрантиться в это утро: на нем были вышитые сапожки и белый костюм, причем пиджак и галстук-бабочка были надеты прямо на голое тело.
— Ни с места! — прошипел киллер.
— Вы ошиблись дверью, — сказал Фаэтон за его спиной, делая Человеку без лица отчаянные знаки, на которые тот, однако, никак не отреагировал.
— Привет, Филипп, — спокойно сказал он, изучая киллера своими глазами-бусинами.
Убийца облизал внезапно пересохшие губы.
— Свидетель, — сказал он растерянно. — Какая удача! Придется брать с заказчика за двойную работу.
— Черта с два, — процедил Человек без лица сквозь верхнюю губу. — И где только держат таких олухов?
— Попрошу не оскорблять фирму! — запальчиво крикнул киллер.
— Наверняка не в «Зомбее» и не у Сырдабора, — щурясь, продолжал Человек без улыбки. — Там работают люди грамотные, тихие и порядочные, которые знают себе цену и никому не позволяют сбивать ее. Только в этой трущобе, «Бюро добрых услуг», и попадаются граждане, которые даже галстук толком завязать не умеют и только и делают, что роняют престиж профессии. — Киллер краем глаза покосился на свой галстук: и правда, тот был повязан немного криво. — И вообще, идти на дело и оставить дверь открытой! Позор! Уроки Раскольникова ничему вас не учат, друг мой. Никакого уважения к классике!
Филипп давно потерял нить мыслей своего друга, но киллер, очевидно, понял все и густо покраснел.
— Прошу прощения, — сказал он. — Действительно, я как-то не подумал. Мне очень жаль, что из-за моей ошибки вам придется прогуляться на небеса несколько раньше, чем вы рассчитывали. Но, — мало-помалу обретая уверенность, говорил он, — я еще молод, и я учусь. Великие примеры прошлого вдохновляют меня.
— Какие такие примеры, ротозей? — вопросил Безликий и Звероподобный, вальяжно развалясь в кресле-гамаке. — И чему, интересно, ты можешь у них научиться, если ты разговариваешь, как последний гномон?
— Протестую! — воскликнул киллер горячо. — Я человек творческой профессии и требую, чтобы мне оказывали уважение. Разумеется, я не претендую на славу госпожи Бренвилье, Сальери или Наполеона. Это мастера, а я…
— Халтурщики! — презрительно отозвался Человек без лица.
— Не согласен! Со стороны маркизы было, конечно, невежливо убивать своих родных из-за наследства, но, в конце концов, у тех было слишком крепкое здоровье, и они просто не оставили бедняжке другого выхода.
— В конце концов, — повторил Человек без лица, надменно выпятив нижнюю губу в знак величайшего презрения, — она попалась, потому что у нее не было профессионального навыка.
— А Призрак? Величайший из великих, потому что никто о нем ничего не знает и неизвестно, существует ли он вообще, — горячился гороховый. — Да нет, что вы в этом понимаете! Ведь он убил самого Жив О’Глота, бубликового миллиардера. Да-да, мы кое-что слышали об этом! Публика, конечно, поверила, что он умер от старости, хотя ему было всего девяносто два. Он был в самом расцвете остатка сил и многое еще мог совершить.
— Халява, — безапелляционно отрезал Человек без лица, — жуткая халява! Я всего-навсего впустил ему в ухо пиранью, и она сожрала его изнутри — сначала мозг, ну, а потом все остальное.
Филипп поперхнулся: такого оборота он никак не ожидал. Киллер вытаращил глаза и выронил дырокол.
— А впрочем, я ничего не говорил, — благодушно сказал Человек без лица, изучая потолок.
— Мой учитель! — вскричал киллер, падая на колени и простирая руки в молитвенном экстазе. — Мой кумир!
— Оставь эти штучки для Орландо, когда он умоляет нас не курить, — безжалостно сказал Призрак, он же Безликий, он же Неулыбчивый. — Встань и не оскверняй ковер моего друга неуместными прикосновениями. Я сегодня в убийственном настроении. Когда я в убийственном настроении, это значит, что мне хочется кого-нибудь убить.
— Вы правы, — кричал киллер, не слушая его, — что́ по сравнению с вами все маркизы и бандиты, императоры и полководцы! Учитель, нет слов, как я восхищаюсь вами! — Он кинулся лобызать его руки.
— Будет, будет, — проворчал Призрак, отпихивая его ногой. Киллер простерся ниц и начал целовать его сапоги.
— Пойду выпущу Лаэрта, — сказал Филипп, утомленный столь бурным изъявлением чувств.
— Великий! Несравненный! Божественный! — вопил гороховый.
Филипп освободил Лаэрта из холодильника и рассказал ему, что у них происходит. Когда они вернулись, киллер рыдал от невыразимого счастья, уткнувшись головой в вышитый сапог своего идола, и сокрушался, что никогда не сможет быть таким, как он. Человек без лица скучающе позевывал и поглядывал в окно. Лаэрт задумчиво облетел вокруг него и сел на плечо Филиппу.
— Пахнет кровью, — сообщил он вполголоса.