Поезд на Солнечный берег

— Разве я говорил, что у меня плохое настроение? — спросил он.

Сон четырнадцатый

— Разве я не говорила, что я счастлива? — сказала Матильда. — До безумия, до глупости, до… сама не знаю чего! Иногда живешь как во сне, все катится своим чередом, и вдруг словно глаза открываются, и понимаешь, что ты счастлива. Папа кого-то распекает, робот-полотер сломался, а ты думаешь: как мне хорошо!

Сутягин сидел у ног своей любви, боясь вдохнуть, и думал о том, как ему плохо, скверно, невыносимо.

— Конечно, иначе и быть не могло. Он такой славный! Знаете, как это случается: видишь человека и вдруг понимаешь, что всегда ждала именно его. Я знала, что когда-нибудь он придет, понимаете? Рано или поздно это должно было случиться, потому что мы с Филиппом созданы друг для друга, тут уже ничего не поделаешь. Правда, он стесняется моего папы, но это ничего, папу вообще все боятся. Главное, он любит меня. И конечно, у нас будет самая пышная свадьба, — закончила Матильда.

Ее слова словно повернули в сердце Сутягина штопор с острыми краями. Он судорожно сглотнул. Жалкое выражение показалось на его лице.

— Матильда, я…

Она положила пальчик ему на губы, и бедняга замер в невыносимом блаженстве.

— Я все понимаю, друг мой. Вы меня любите, я уверена, вы должны радоваться за меня. Вы ведь радуетесь, правда? Потому что Ровена — она злючка. Она сама бы хотела заполучить моего Филиппа, но я ей его не отдам. А вы милый. Из всех моих знакомых вы один никогда не делали мне ничего дурного. Вы представить себе не можете, как я вас люблю за это!

Штопор в сутягинском сердце превратился в обоюдоострый меч. Сутягин улыбнулся и тихо произнес:

— Я тоже вас люблю, Матильда.

Матильда ласково улыбнулась. Несчастный Сутягин грелся в лучах чужого счастья, наполнявшего его бешенством и бессилием. Он опустил голову, но тотчас же поднял ее. Не смотреть на Матильду было невозможно: на ней было очень практичное платье из золотых ромбов, скрепленных между собой платиновыми цепочками. Но, как бы ярко ни сверкал наряд, лицо Матильды сияло еще ярче, и Сутягин, находясь так близко от этих лукавых глаз, задорного носика, своенравных губок, трепетал как осиновый лист.

— Вы мне очень дороги, друг мой, — сказала красавица.

Сутягин помрачнел. Для влюбленного дружба — как утешительный приз, который достается проигравшему. Это был приговор всем его надеждам, которые он втайне лелеял. Оставалась, впрочем, еще одна: он вспомнил о посещении агентства «Бюро добрых услуг» и приободрился. Жизнь Филиппа оценили в сто семнадцать бубликов — больше у Сутягина все равно не было.

— Что-то Филиппа до сих пор нет, — заметил он как бы невзначай.

Матильда встрепенулась:

— Да, я не видела его со дня нерождения. То есть…

Облачко набежало на ее хорошенькое, оживленное лицо. Сутягин, напротив, торжествовал. Но тут в доме поднялся трезвон, возвещающий о появлении нового лица. Невольно Сутягин вздрогнул, однако это оказалась всего лишь Ровена. Она вихрем влетела в комнату, держа в одной руке сумку из кожи мертиплюкского питона, а в другой — клетку, в которой сидела живая белая мышь.

— О, кого я вижу! — воскликнула Матильда. — Ровенчик!

Ровена швырнула в Сутягина сначала сумку, а затем клетку и расцеловалась с подругой.

— Ну что, как у тебя дела? — спрашивала Матильда, глядя на нее блестящими, оживленными глазами. — Как твой писатель?

— Ты это о Мистрале, что ли? — скривилась Ровена. — Не напоминай мне больше о нем, я слышать о нем не могу.

— А! — вырвалось у Матильды. — Вы расстались?

— Уже давно, — не моргнув глазом объявила Ровена. — Понятия не имею, почему некоторые думают, будто мы все еще вместе.

— Что с них возьмешь, — пожала плечами Матильда. — Как твоя сумка?

— Нормально, — отозвалась девушка. — Правда, ее надо как следует покормить. По-моему, она жутко голодная.

Питон меж тем сделал попытку обвиться вокруг руки Сержа, который сидел ни жив ни мертв.

— Так я пойду? — нервно спросил Сутягин.

— Иди, ты нам не нужен, — ответила Ровена.

— Если ты нам понадобишься, мы тебя вызовем, — добавила Матильда.

С немалым трудом высвободившись из цепких объятий сумки, которая умудрилась оторвать его манжету и сожрать пуговицу, Сутягин неловко поклонился Матильде и скрылся за дверью.

— Зачем ты его при себе держишь? — подняла брови Ровена. — Он же совершенно ни на что не годен.

— Остальные ничуть не лучше, — отозвалась Матильда. — Ой, что это, мышь? — Она только сейчас заметила клетку.

— Да, — сказала Ровена. — Мне сказали, что питонов надо кормить белыми мышами, а мертиплюкские питоны в этом смысле особенно разборчивые.

— Надо же! — уважительно произнесла Матильда. У нее самой было 2148 сумок, но ни одна из них никогда не требовала себе еды. — И что ты будешь делать?

Ровена пожала плечами.

— Питону надо питаться, — сказала она и, отворив клетку, вытащила оттуда мышь. Сумка настороженно замерла на месте, шевеля хлястиками ремешков.

— Что это у нее с боком? — спросила Матильда. — Кожа ободрана, кажется?

— А, это все Мистраль, — досадливо отмахнулась Ровена. — Он ее ушиб.

Матильда искоса посмотрела на нее.