Поезд на Солнечный берег

Концом веера Ровена сбила на пол одну из безделушек, которая упала и разбилась на совершенно мелкие куски.

— Простите, — сказала Ровена, усмехаясь.

Филипп подумал, что простить — значит по меньшей мере понять, но Ровену он не понимал.

— Видите ли, — проворковала наконец Ровена, — мы с Сутягиным очень заботимся о Матильде, и…

— С Сутягиным? Где он?

— Он привез меня, если вам так угодно, — сухо сказала Ровена. — И остался у аэромобиля там, наверху. Я…

Не слушая ее, Филипп бросился к дверям. Лифт в мгновение ока примчал его на крышу, по которой метался задыхающийся Сутягин, спасаясь от преследующего его истребителя. При появлении Фаэтона истребитель сделал красивый вираж и исчез в небе. Сутягин кинулся к своему бывшему другу.

— Ты меня спас! Еще немного — и этот сумасшедший раздавил бы меня.

Серж тряс руку Филиппа. Благодарность переполняла его. Филипп с горечью подумал, что этот гномон, такой радостный, такой оживленный, хотел убить его чужими руками — и добился бы своего, не вмешайся провидение в лице Человека без лица. Слова замерли на губах Сутягина — он тоже вспомнил. «Значит, он жив. О, везунчик!» Медленно он выпустил руку Филиппа. Под этим хрустальным, серьезным взглядом гномону стало немного не по себе.

— Матильда волнуется, — сказал он, как бы извиняясь. — Послала нас за тобой.

Сутягин сделал попытку улыбнуться. Улыбка получилась совершенно гномонская: заискивающая, осторожная и в то же время самую чуточку нагловатая.

— Да? — сказал Филипп, и что-то в его голосе заставило Сержа насторожиться.

— Ты классно выглядишь, — мрачно произнес Сутягин.

— А ты жалеешь? — Вопрос прозвучал резко. Пожалуй, даже излишне резко.

— Нет, что ты! — вскричал Сутягин, залившись беспокойным смехом.

Филипп почувствовал, как руки сами собой сжимаются в кулаки. Он засунул их в карманы, отвернулся и стал смотреть на небо. Сутягин перестал смеяться. Ему показалось, что Фаэтон подавлен чем-то; и впрямь, тот ощущал какую-то странную растерянность. Это неожиданное желание ударить гномона было совершенно ему не свойственно. Оно прошло так же быстро, как явилось, но неловкость осталась. «Нет, — подумал Филипп, — я не могу стать таким, как они. Я не должен опускаться до их уровня». Вслух он спросил:

— Как Матильда?

— Хорошо, — поспешно сказал Сутягин. — То есть плохо. Тебя ведь нет с ней.

— Зато есть ты.

— Я? — фальшиво удивился Сутягин. — При чем тут я? Ну ты и шутник! Вы его слышали? — зачем-то спросил он у крыши, неба и солнца, потому что никого другого рядом не оказалось.

— Ты ведь любишь ее, — безжалостно продолжал Филипп, не обращая внимания на его бездарный жест.

Сутягин ожидал всего, что угодно, только не этого.

— Ты… ты… Ну ты даешь, Филипп! Да кто я? А она… О, она… Она совсем другое дело. Ты пошутил, да? Конечно, пошутил. Он шутник! — пояснил он все тем же безучастным слушателям.

Филипп обернулся к гномону:

— Сутягин, ты веришь в добрые услуги?

Последние остатки самоуверенности слетели с Сержа. Филипп смотрел на него в упор холодным и, как померещилось гномону, обличительным взглядом. Сутягин съежился, сгорбился, сник. Какие-то обрывки мыслей мелькнули в голове: «Я знал… Я так и знал… Суд… тюрьма… наказание», потом все унес черный вихрь безнадежности. Филипп уничтожит его. Конечно же, уничтожит; ведь он, Сутягин, наверняка сделал бы с ним то же самое. Почему он медлит? Чего ждет?

— Ты хотел остаться с ней? — спросил Филипп. Сутягин кивнул, словно через силу. Следующие слова поразили его: — Я не буду вам мешать.

— О чем это вы? — спросила Ровена, выходя из лифта на крышу. — Что произошло?

— Многое произошло, — сказал Филипп Сутягину. — Я не могу быть с ней — больше не могу. Скажи ей, как ты ее любишь. Придумай что-нибудь.

Сутягин отвернулся, провел рукой по лицу. Он не знал, что и думать.

— Я все-таки… не понимаю.

— Ты все понимаешь.

— Ты бросил ее? Почему? Нет, не может быть. Не может быть. Я тебе не верю, — закончил Сутягин с жалкой улыбкой, в которой смешались недоверчивость и надежда.

— Филипп, — сказала Ровена. — Я надеюсь, что ты все-таки одумаешься и позвонишь Матильде. Ты негодяй. Впрочем, все вы, мужчины, негодяи. — Она села в машину, Сутягин занял место за рулем. — Сегодня же, Филипп! И не откладывай, слышишь? Не то я не знаю, что с тобой сделаю!

Филипп отошел назад. Аэромобиль взлетел и направился к небоскребу Вуглускра.

— Зря ты так с ним, — сказал Человек без лица. Он висел вровень с крышей в своем истребителе. — Он еще вернется.

— Нет, — сказал Филипп, — он не вернется.

Сон двадцать первый