Поезд на Солнечный берег

Он шел, вернее, брел; тело его двигалось само по себе после того, как душа оставила его, и душа эта была Ада. Солнце, полдень, небо, озаренное любовью, все, что он подарил ей когда-то, больше не имело смысла. Иногда он думал о себе — в прошедшем времени: «Бедный Филипп, ты был такой веселый…» Будущее для него подернулось траурной каймой; он ничего не ждал, ничего не желал от него.

«Мне приснился радужный сон — именно радужный — и вот я проснулся. Шекспир сказал Лаэрту: любить — ужасно, но не любить еще хуже, а может быть, ничего такого не говорил, а Лаэрт только выдумал все это. Хорошо Лаэрту — он не чувствует ничего, он… Нет, он все-таки привязан ко мне, иначе бы не волновался за меня. Мне надо купить себе черствое сердце, лучше всего из небьющегося стекла — с ним мне будет легче жить.

(Ему стало немного легче, когда он представил себе это сердце: его бьют, а оно не ломается и, как мячик, отскакивает от пола…) И почему я решил, что она должна меня любить так, как я люблю ее? Ведь она — особенная, а я — самый обыкновенный. Но я построил радугу для нее, значит… значит, в тот момент она все-таки любила меня так же, как я ее, иначе не было бы радуги, ничего. Ее любовь длилась один миг, а моя превратилась в боль, и вот я…»

Филипп застыл перед громадной лужей; опрокинутые дома в глубине дрожали всякий раз, как на поверхности непрошеного моря пробегала легкая рябь. Что-то беспокоило Филиппа, он и сам не мог понять, что. Он поднял голову; далекие силуэты домов темнели на фоне неба, но маяка среди них не было. Филипп обошел лужу и продолжил свой путь. Улица, по которой он шел, обросла круглыми небоскребами со скошенными двускатными крышами; за изгородями шелестели сады колючей проволоки. По правую руку от юноши громоздился уродливый театр, облепленный неоновыми вывесками. Филипп остановился, потрясенный. Он узнал улицу, на которой впервые встретил Аду; он не мог понять, в чем дело, отчего улица так изменилась. «Наверное, все в мире изменилось, — подумалось ему, — потому что ОНА ушла».

— Филипп? — пискнул чей-то голос сзади него.

— Филипп? — хрюкнул второй.

— Филипп! — радостно воскликнул третий.

— Это он, — заявил пищавший.

— Конечно!

— Я сразу его узнал.

— Нет, я!

— Нет, я!

Филипп обернулся и обнаружил в непосредственной близости от себя трех фантастических существ. У одного из них была голова дракона, а тело страуса, у другого голова птицы и тело змеи, у третьего человеческая голова была пригнана к туловищу лошади, но почему-то задом наперед. Филиппу показалось, что он уже где-то видел их.

— Здравствуйте! — хором закричали все трое и подхватили его под руки.

— Куда вы меня ведете? — спросил Филипп.

— К Вуглускру, к Вуглускру! — закричали они. — Не пропустить — важное свидание — деловые интересы — вперед!

Филипп догадался, что это были химеры, которых он уже встречал на дне нерождения. Его усадили в крылатый лимузин, который тотчас сорвался с места и помчался с головокружительной, а также умопомрачительной скоростью.

— Прокатимся с ветерком! — хором воскликнули химеры.

Но согласие их длилось недолго; третьей химере никак не удавалось удобно устроиться на сиденье, потому что она все время садилась на живот. Две другие затеяли возню и стали отрывать ей голову, чтобы поставить на место. Третья химера истошно вопила и материлась, клянясь почему-то собором Парижской Богоматери. Несмотря на это, голову благополучно оторвали и приставили обратно, но от избытка усердия перепутали шею и макушку, так что глаза оказались внизу, а подбородок — вверху. Первая и вторая химеры смутились. Третья, глянув на себя в зеркало, истошно взвыла и кинулась на друзей. Все трое свились в клубок и, царапаясь, лягаясь и брыкаясь, осыпая друг друга ударами хвостов и укусами зубов, покатились по полу. Филипп сорвал стоп-кран, и лимузин благополучно ухнул на крышу небоскреба. Визжащий клубок выкатился из машины и, расцепившись, превратился в трех стройных девушек; правда, у одной недоставало уха, а у других — зубов и руки, но это ведь сущие мелочи?

— Пошалуста, — прошамкала беззубая химера и побежала впереди легкой рысцой.

Бубликовый магнат был у себя. Когда химера-девушка вошла, он, по обыкновению заправских магнатов, восседал в короне и мантии на золотом троне, так густо усеянном драгоценными камнями, что за ними не было видно золота. Перед магнатом простерся ниц его старший менеджер. Вставив в глаз монокль, Вуглускр чрезвычайно пристально изучал платиновый горшок с небольшим чахлым деревцем, на котором росли какие-то зеленые круглые плоды. Это и было одно из знаменитых бубликовых деревьев, на которых выращивали основные денежные единицы Города.

— Не наливаются, — констатировал Вуглускр, вынимая из глаза монокль.

Менеджер вздрогнул и постарался простереться еще раболепнее. Надо признать, что это ему удалось.