Поезд на Солнечный берег

«Всегда я все преувеличиваю, — думал юноша. — В самом деле, что может быть проще — один любит, другой не любит? Это в порядке вещей; следовательно, незачем и расстраиваться. Досадно, конечно, что это случилось именно со мной, что именно Ада — фу, какое противное имя! — и похожа на этот противный манекен в кафе за углом. С чего я так голову потерял, спрашивается? Потому что ее улыбка… самая обыкновенная улыбка, Филипп. По статистике, большинство людей умеет улыбаться, и вовсе незачем из-за этого сходить с ума. Разумеется, я страдаю, то есть страдаю не я, а мое себялюбие, или как там это называется. Кроме того, врачи даже прописывают страдания в небольших дозах, чтобы пациенты не скучали. Я свою дозу принял, и теперь мне надо утешиться. Одобрено. Сначала отобью подружку у Гаргульи, потом заведу новый истребитель, потом… И буду радоваться жизни».

Он сидел, опустив глаза, и смотрел на свою тень, смирно лежавшую у ног. Тень явно скучала.

— Ничего у тебя не выйдет, — заявила она.

— Как это «не выйдет»? — обиделся Филипп. — Что захочу, то и будет. В конце концов, я сам решаю, что мне делать, а что нет.

— Я тоже, — насмешливо отозвалась тень, гримасничая, — однако вот торчу здесь. Думаешь, мне не хотелось бы быть тенью какого-нибудь Дромадура?

— Как ты думаешь, я ее забуду? — спросил Филипп.

Тень издевательски хмыкнула:

— Откуда мне знать? Вы, люди, такие глупцы.

— Что ты знаешь о людях…

— Все; ведь я — тень. Ты и шагу без меня ступить не можешь.

— Интересно, а везделет когда-нибудь прилетит? — подумал вслух Филипп.

Облака в небе становились все выше, все прозрачнее. Внимание Фаэтона приковала группа на другой стороне. Двое в штатском, со шпорами, тащили кого-то третьего, бессильно провисшего между ними. Всякий на месте Филиппа сделал то же, что в подобной ситуации делают все люди без исключения, то есть притворился бы, что ровным счетом ничего не замечает и созерцает несуществующих ласточек в светлеющей вышине, ибо существующие были уничтожены особым указом Дромадура со всеми прочими птицами лет двадцать назад за то, что они осмелились летать, подражая истребителям. Может быть, Филипп родился слишком поздно, потому что уже не застал ни одной ласточки; так или иначе, он не отвернулся, когда троица поравнялась с ним. Слева и справа действительно были переодетые мышкетеры, а между ними… Кровь застыла в жилах Фаэтона; несмотря на это, он вскочил и загородил агентам дорогу. Оба угрожающе положили свободные руки на курки мышкетов.

— Добрый вечер, милостивые господа, — сказал Филипп, заискивающе расшаркиваясь. — Я верный подданный Дромадура и жених дочери Вуглускра, и мне было бы любопытно узнать, кого это вы ведете с собой.

— Проходи мимо! — проревел тот, что был слева. — Государственная тайна!

Тот, что был справа, оказался, однако, немного вежливее.

— Для господина Фаэтона у нас нет тайн, но то, что вы видите, это, гм, вовсе не человеческое существо, и вам незачем беспокоиться о нем.

Филипп сделал шаг в сторону; ответ агентов окончательно развеял его сомнения. Существо, провисшее между двух агентов, шевельнулось, и Филипп увидел знакомый взгляд.

— Ада? — несмело спросил он, все еще не веря.

— Смотри-ка, он знает эту орхидею! — рассмеялся вежливый агент. — Не знал, что женихи мадемуазель Вуглускр увлекаются цветами, ха-ха!

— Филипп, не верь им! — закричала Ада, делая усилия, чтобы вырваться. — Это неправда, неправда!

— Орхидея-мутант! — победоносно заявил вежливый. — Глядя на нее, я бы тоже не поверил. Но ничего, мы ее хорошо обработали!

Черные тучи сгустились в небе, из туч ударила молния и уложила на месте второго агента. Грянул гром. Филипп схватил Аду за руку; первый агент выхватил оружие. Недолго думая, Филипп обнял Аду и взлетел, разрывая облака. Он действовал как по наитию свыше; на размышления не было времени. Небо распахнулось над ними, голубое и ясное; солнце светило так ярко, что Филипп зажмурился. Снизу гулко бухали пушки, и приходилось лететь очень осторожно, чтобы не нарваться на снаряд. Филипп взглянул на Аду — она до боли вцепилась в его руку, и лицо у нее было белое и жалкое. Филипп отвел глаза и принудил себя спросить:

— Куда мне отвезти вас?

Ала глядела на него удивленно, словно видела его впервые. Он не видел этот взгляд, но почувствовал его, как укор. Какая-то тяжесть навалилась на него, стала гнуть к земле. Сквозь прорехи туч он увидел плоскую, как ладонь, крышу и медленно начал спускаться.

— Филипп, — начала Ада, — я…

— Не надо ничего говорить, — оборвал ее Фаэтон. Чуть грубее, чем следовало, и ему стало стыдно.

Филипп ступил на твердую поверхность и высвободился. Он не хотел, чтобы Ада была хоть чем-нибудь обязана ему; если бы девушка стала благодарить его, он бы, кажется, возненавидел ее.

— Вы свободны, — сказал он. — Всего хорошего. — Ада смотрела на него широко распахнутыми глазами. — Я уверен, это ошибка. Они приняли вас за кого-то другого. Я только исправил ошибку.

— Ошибка? — прошептала Ада.

— Ничего, — не слыша ее, заверил Филипп. — Я достану себе черствое сердце. Все обойдется, Ада.

— Мне так горько, Филипп.