Поезд на Солнечный берег

В комнате было темно: хозяин опустил черные стекла. Он сидел на диване; разбитые мыльные пузыри в беспорядке лежали у его ног. Локти Филипп поставил на колени, а руками обхватил голову. Он был такой несчастный и такой красивый, что просто загляденье, и Лаэрт, стараясь не тревожить его, мягко приземлился на пол. Филипп шевельнулся, опустил руки, которые бессильно повисли, как плети, и Лаэрт испугался. Он никогда еще не видел своего покровителя таким.

— А я у Амадея был, — сказал Лаэрт неловко, когда молчать было уже невозможно.

Он сел на краешек дивана. Филипп погладил его по голове. Глаза у Лаэрта стали совсем круглые и жалобные.

— Что же, хозяин, вы… вы ее нашли?

— Нашел.

Филипп не произнес этих слов; Лаэрт догадался, что он хотел сказать, только по беззвучному движению его губ.

— Такая буря, такая буря была, — торопливо заговорил вампир, — и град, и ураган, и просто тихий ужас…

— Все кончено, — сказал Филипп. — Этого больше не будет. Я обещаю.

— Почему? — спросил Лаэрт жалобно. — Почему не будет?

— Потому что — все, — ответил Филипп беспомощно.

Лаэрт уткнулся лбом в его плечо и зарыдал.

— Она вас не любит, — проговорил он, всхлипывая. — Все дело в этом, хозяин?

— Она? — как-то странно переспросил Филипп, глядя прямо перед собой строгим, застывшим взглядом. Лицо его постарело, в углах глаз обозначились морщинки. — Да. Конечно. Она любит меня. Просто, знаешь, она хотела меня уберечь. Разве я просил ее об этом? Но теперь все. Я сам больше не люблю ее, Лаэрт. Знаешь, она сказала мне, что она цветок.

Лаэрт вздрогнул.

— Правда, странно? И еще она говорила… говорила мне, что я ей дороже всех на свете. Я так хотел быть дорог кому-то, даже ей. — Филипп рассмеялся, и его смех резанул Лаэрта по сердцу. — Но ведь она не человек. Может быть, больше, может быть, меньше, но все равно не человек. Почему же свой последний полет я посвятил ей? Я не понимаю этого, Лаэрт.

— Вы… вы расстались с ней? — спросил вампир.

— Она ушла, — сказал Филипп горько. — Я больше никогда не увижу ее. Почему, Лаэрт? Почему?

Лаэрт отстранился, избегая молящего взгляда хозяина.

— Оставь меня, — сказал Филипп, отворачиваясь.

Лаэрт подошел к двери и бережно притворил ее за собой. Филипп даже не заметил эту странную перемену в поведении друга. Он думал об Аде, о радуге, о девушке, представшей перед ним среди пластмассовых кустов и колючей проволоки.

«Я никогда не должен был покидать тебя. Никогда. Зачем, зачем я сделал это?» И он не находил ответа. «Голокожее бесхвостое двуногое — так, кажется, говорил Амадей? Вот именно. Я поступил, как голокожее бесхвостое двуногое. Ада, как бы я хотел выразить всю мою любовь к тебе! Но теперь уже поздно… слишком поздно».

Он очнулся от своих мыслей только тогда, когда услышал выразительный кашель. Лаэрт стоял в дверях с увесистым рюкзаком, из которого торчали лыжи, удочки и еще какие-то туристские приспособления.

— Ты куда? — спросил Филипп.

— Пообщаюсь с народом, — уклончиво ответил вампир, — поброжу по белу свету, погляжу, что на нем делается.

— Ты уходишь? — спросил Филипп.

Лаэрт вздохнул и свесил голову.

— Но… — Филипп остановился. — Что ж, счастливого пути. Ты всегда был свободен.

Может быть, Лаэрт думал, что Филипп попытается удержать его. В глазах вампира блеснули багровые искры и погасли. Он взвалил рюкзак на спину.

— Мне жаль тебя, Филипп, — сказал он. — Но ты сам себя предал.

Юноша слышал, как входная дверь пропустила Лаэрта и спросила у него, когда он вернется. «Прощай, прощай», — пропели приятные голоса, и Филипп улыбнулся Аде. В его местах она всегда была рядом, и он продолжил воображаемый диалог с ней:

— Полюби меня навсегда.

— Навсегда?

— На один месяц.

— Месяц — это вечность.

— На один день…

— И только?

— Нет; не люби меня совсем, я сам буду любить тебя. Обещаю, моей любви хватит на нас двоих. Я не прошу у тебя признательности, Ада.

Сон тридцать шестой

Солнце заходило за островок, на котором когда-то стоял маяк. В этот миг Филипп очнулся от своих грез. По привычке он позвал Лаэрта, но не услышал ответа и решил, что тот, должно быть, спит или куда-то ушел. Влажная тишина окутывала квартиру, тишина, от которой хотелось выть, хотелось кричать. Филипп обошел комнаты, отворачиваясь от окон, сквозь черноту которых все же просачивались редкие солнечные лучи; каждый шаг стоил ему неимоверных усилий. В гостиной он задержался перед зеркалом, о чем-то напоминавшем ему. Зеркало было пустое и мертвое; в глубине его ничто не отражалось. Филипп протянул руку и с любопытством потрогал холодную, гладкую поверхность. Зеркальная гладь прояснилась и сложилась в строгое лицо. Непрозрачные глаза смотрели прямо на Филиппа.

— А, это ты, — проговорил юноша, словно вспомнив.

— Я, — ответило зеркало.

Филипп взмахнул рукой; жест вышел беспомощный и неловкий.

— Лаэрт куда-то запропастился, — сказал он, — ты не знаешь, куда?

— Он ушел, — печально ответило зеркало.

— Я знаю, — отозвался Филипп. — И вовсе незачем говорить мне об этом. Даже моя тень и та мне перечит.

— Что ты хочешь? — устало спросило зеркало. — Я предупреждало тебя.