Поезд ночных теней

– Миссис Штейнман было бы неплохо позаниматься у Вильмау, – кипятилась Пегс, когда они присоединились к потоку старшеклассников на пути в столовую. – То есть я хочу сказать, что она кажется более сведущей в героизме, чем мадам Флорет, но чувство такта – не смешите меня! Его у миссис Штейнман ни грамма!

Они нашли Касима в чайном баре, где он королевским кивком отвечал на взгляды проходящих мимо него павлинов. Сидя на стойке, тянущейся вдоль всего вагона, он в эту минуту наливал себе в чашку чай из самовара. Рядом с ним лежали смятый листок с бинго и синий блокнот с надписью: «Безумно остроумные безумные идеи». Что за мысли он туда записывает, Флинн решила лучше не спрашивать.

В вагоне ощущалось приятное тепло. На стеклянных полках у окон переливались разными цветами бесчисленные бутылки с напитками. Распылители с шипением охлаждали банки с имбирснафом, бутылки с крем-содой и несколькими сортами холодного чая.

– Приветствую вас, бесчайные мои, – сказал Касим, потягиваясь, словно до этой минуты спал прямо на барной стойке. – Ну, и для чего эти пять НК? Я всё пропустил.

– Обычно тебя это не волнует, – заметила Пегс, в то время как Касим, взяв блокнот, последовал за ними в столовую.

У стойки самообслуживания стояла толпа, и только через пятнадцать минут Флинн, Пегс и Касим нашли свободный столик в центре вагона.

Как только они сели, Касим стал большими кусками забрасывать в рот филе лосося.

– Пять НК, – задумчиво размышлял он. – Может, это ловкость рук, умение готовить сладости, находчивость, весёлость и болтливость?

Пегс опасливо попробовала кусочек фаршированного яйца, горкой лежащего у неё в тарелке. У Флинн было чувство, что она всё ещё расстроена из-за того, что Касим украл вчера мини-Рахенснафа.

– Касим, ну как ты можешь быть таким беспечным?! Скоро повсюду будут висеть объявления о нашем розыске, – пробубнила она, словно в доказательство правоты Флинн. – Такие же, как заказала мама Флинн.

Флинн молчала. Ей не хотелось вспоминать о том, что весь мир мог видеть её в блузке с рюшами.

– Да брось ты! Пять НК! – умоляющим тоном воскликнул Касим и продолжил перечислять без разбора: – Опасливость, высокий рост, таурин, открытость, талант?

– Тепло, – подтвердила Флинн, хотя совершенно не представляла, существует ли на самом деле слово «таурин». Взяв мерцающий графин, она налила себе в стакан ледниковой воды и сделала большой глоток. Тут же в носу защекотали пузырьки, как если бы она вдохнула шипучего порошка.

– Касим! – с упрёком завопила она. Из горла у неё вырывалось потрескивание. Точно так же трещали неделю назад волосы, когда Флинн, сама того не зная, покрасила их в лиловый, голубой и золотой цвета. – Что ты туда подсыпал?! Шипучий порошок Рахенснафа?!

Касим громко рассмеялся:

– Разгильдяйство, тщеславие, бесшабашность, унылость, непоседливость?

Флинн со вздохом встала из-за стола и понесла грязную посуду к стойке самообслуживания. В мыслях она была далеко, в голове состава, кое у кого, кто тоже любит добавлять в воду шипучий порошок Рахенснафа.

Поезд громыхал по засыпанным снегом сосновым лесам. У Флинн оставался ещё час времени до начала вечерних самостоятельных занятий. Она сделала глубокий вдох и с решительным видом толкнула железную дверь в начале вагона-столовой. Пришла пора поговорить с Фёдором.

В коридоре вагона-кухни в воздухе парила музыка. «Ненавижу орхидеи, а люблю азалии», – заливался высокий женский голос. Очевидно, Рейтфи за работой опять слушал какой-нибудь мюзикл. Флинн прошла весь прилегающий к кухне хозяйственный вагон, где, как всегда, было свежо и дуло из всех щелей. В следующем за ним багажном вагоне метровыми штабелями высились старые чемоданы и дорожные сумки, шурша, покачивающиеся на поворотах. По деревянным нестроганым половицам сновали мыши. Флинн быстро шла по мрачному вагону – и вот впереди остался лишь один соединительный мостик.

Между вагонами ей в лицо и волосы ветер швырял снег и льдинки. С онемевшими от холода губами и снежной паутиной в волосах зайдя в складской вагон, Флинн нашла Фёдора в его тёмном запылённом углу. Она казалась самой себе какой-то йети, но Фёдор, сидящий на ящике с надписью: «Овощи», ненадолго подняв глаза от книги, сказал:

– О, смотри-ка, Снежная королева!

Флинн подумала, что он плохо её рассмотрел. И всё же, хотя голос его звучал недружелюбно, на душе у неё при этих словах чуточку потеплело.

На стене рядом с гамаком Флинн обнаружила список, который подарила Фёдору пять дней назад, думая, что расстаётся с ним. Там было написано:

«Благостный

Напольные часы

Плеяды…»

Каракулями Фёдора внизу было приписано ещё «волосы единорога». Эти слова привели её в радостное смущение, как почти комплимент Фёдора при их первой встрече в поезде. Тогда, несмотря на её невыразительный облик, он сразу угадал в ней девчонку: «Ты себя в зеркале когда-нибудь видела? У тебя такие глаза…» – восторженно разглядывая её лицо, сказал он.