Читаем Поезд пишет пароходу полностью

Амос вернулся из заграничной поездки, и теперь мы сползались на кухню, на традиционную дегустацию бельгийского шоколада из дьюти-фри. Когда я зашел, он показывал всем небольшую яркую коробку. Директор часто привозил разные дизайнерские штуки для офиса и демонстрировал нам Суперточилку для карандашей или Суперкастрюльку для варки спаржи, которую, впрочем, никто никогда не собирался варить.

— Открой! — Амос протянул коробку Ирис. Она открыла, достала оттуда что-то завернутое в бумагу и развернула. Показался странный предмет, сделанный, кажется, из полупрозрачного мягкого силикона ярко-зеленого цвета и напоминающий по форме обкатанный морем несимметричный камень.

— Ой… Это что?

— Потрогай!

Ирис стала было вынимать странный предмет из упаковки, но он вдруг выскользнул у нее из рук и, подпрыгнув, упал на стол. Она попыталась взять его снова, но зеленая штучка выскользнула опять.

— Да что с тобой сегодня? — сказал Амос. — Просто возьми его. Ну!

Я протянул руку, чтобы подать ей странный предмет, но у меня тоже ничего не вышло.

— Ладно уж, открою вам секрет, — сказал Амос. — Это Бесполезная Неуловимая Фигня. Ее невозможно взять в руки, если не захватишь с нужной стороны. Она из особого пластика; там они как-то рассчитали упругость и фактуру, чтобы выскальзывало. Дизайнерская шутка.

Потом Амосу позвонили, и он ушел, а мы втроем все еще пытались ухватить тот кусочек. Ури поддел его картонкой и бросил мне, я поймал в подставленную горсть. Мы перебрасывали эту штуку один другому, словно горячую картофелину. «Лови!» — я, словно бывалый теннисист, сделал плоскую подачу в сторону Ирис. Предмет отскочил в угол, куда-то между столом и холодильником. Мы полезли под стол, стали его искать, шаря руками по полу. И тут я увидел, что Ирис плачет.

— О-БАЛ-ДЕН-НО!

Я вздрогнул и обернулся. Я даже не заметил, как сзади подошли Амос и Пупок (лиловые стринги, сиреневые брючки). С утра, по просьбе Ирис, я искал в сети подборки старинных гравюр с кораблями. Планировалось увеличить их и напечатать на огромных полотнищах-парусах, которые решено было развесить в холле. Пупок поощрительно улыбалась осьминогу на моем экране, он обхватил своими щупальцами нежный и хрупкий парусник.

— У Даниэля множество прекрасных идей, — сказал Амос. — Одна из наших площадок будет на пляже. Представляешь, он придумал устроить там альтернативную красную дорожку. Постелим ковер прямо на молу; можно будет пройти до конца и прыгнуть в воду. Народ, надеюсь, будет фотографироваться. Вот это, я понимаю, — праздник!

— А-ФИ-ГЕН-НО!

Я ни разу не видел, чтобы Амос водил кого-то по агентству, показывая все наши чудеса.

— Почему он показывает ей все, словно она какой-нибудь деловой партнер? — спросил я Ури, когда мы, как всегда, вышли на перерыв.

— Потому что она уже-таки партнер, хоть и не совсем деловой, — заржал он.

— Бедняга Ирис, — сказал я, но вдруг спохватился, что обсуждаю с Ури то, что случайно подсмотрел. Ури откинулся на спинку скамейки и потянулся — он, кажется, и сам все замечал.

— Бедняга Ирис, — повторил он. — Впрочем, она будет не первой, кого прожевала Корова.

— А тебя корова уже прожевала?

— Смеешься? Уже давно. Мы сейчас конференцию организовываем для специалистов по идиш. Я представил себе, что это будут такие старички-боровички из университетов. Наконец-то милые спокойные заказчики. Уговорил только Амоса нанять человека, чтобы проверял нам весь контент, чтобы ни одной ошибки, чтобы наши девки не напортачили с текстами. Мне уже этот идиш снился, а накатило-то совсем с другой стороны.

— А что случилось?

— Они просили задник, на котором будет карта Израиля. Вот поверь моему опыту: попросят тебя делать что-то с картой, отбивайся до последнего. Идишисты-то оказались со взглядами. Наши все больше правые, а импортные, из разных американских университетов, — левые. Мы сделали официальную карту, ну такую, ты знаешь, — где территории выкушены. Показываем макет одному старичку — он за сердце хватается, будто мы не Западный Берег отрезали, а сердце ему вырвали. Ладно, ладно, жалко, что ли, — сделали сильный неделимый Израиль нежно-голубого цвета — и получили письмо протеста из Колумбийского Университета.

— А карту нельзя не рисовать?

— Карту они все хотят, и правые и левые, — очень любят нашу страну.

— Что же будешь делать?

— Уже сделали. Приклеили туда девушку. Заслоняет грудью Западный Берег. Карта как бы за ней. Ни у кого никаких вопросов — все довольны. Блондинка.

Ури замолчал, а спустя некоторое время добавил:

— Пеплом красной коровы будут очищаться, когда придет Машиах, слышал, наверное? Там, в святых книгах, есть куча признаков, по которым отличают истинного мессию от ложного. Так вот, знаешь, как мы поймем, что этот чувак — настоящий? Он не наймет нас с тобой организовывать ему пресс-конференцию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, которые всегда со мной

Мой папа-сапожник и дон Корлеоне
Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Сколько голов, столько же вселенных в этих головах – что правда, то правда. У главного героя этой книги – сапожника Хачика – свой особенный мир, и строится он из удивительных кирпичиков – любви к жене Люсе, троим беспокойным детям, пожилым родителям, паре итальянских босоножек и… к дону Корлеоне – персонажу культового романа Марио Пьюзо «Крестный отец». Знакомство с литературным героем безвозвратно меняет судьбу сапожника. Дон Корлеоне становится учителем и проводником Хачика и приводит его к богатству и процветанию. Одного не может учесть провидение в образе грозного итальянского мафиози – на глазах меняются исторические декорации, рушится СССР, а вместе с ним и привычные человеческие отношения. Есть еще одна «проблема» – Хачик ненавидит насилие, он самый мирный человек на земле. А дон Корлеоне ведет Хачика не только к большим деньгам, но и учит, что деньги – это ответственность, а ответственность – это люди, которые поверили в тебя и встали под твои знамена. И потому льется кровь, льется… В поисках мира и покоя семейство сапожника кочует из города в город, из страны в страну и каждый раз начинает жизнь заново…

Ануш Рубеновна Варданян

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века