Поезд пишет пароходу

Мы с мамой вылетели из гримерной. Я смутно помнила, что отсюда в сторону фойе, где снимались интервью, ведет длинный коридор. Мы порядочно взмокли, пока искали его, и без толку носились по лестницам и закоулкам. Наконец мы распахнули нужную дверь, пробежали по коридору, но когда осталось лишь свернуть за угол, дорогу нам преградил человек в форме.

— Вы куда? Туда нельзя.

— Мы номинанты, нам можно, — сказала мама.

— Нет, пожалуйста, отойдите. В эту часть коридора никого не пускаем. Здесь должны появиться люди из Кнессета, министр… Пожалуйста, отойдите за ограждение.

Только теперь мы заметили, что проход загорожен. Мы бросились назад, искать другой путь, но то и дело натыкались на перекрытые участки. Как назло, спросить дорогу было не у кого.

— Стой, давай-ка передохнем, — мама опустилась на ступеньки служебной лестницы. Церемония награждения уже началась. Отсюда хорошо была слышна музыка и аплодисменты. Мы молчали.

— Нет, это несправедливо! — воскликнула она вдруг. — Это просто мерзость какая-то!

Я поняла, что сейчас она думала о том же, о чем и я: хорошо бы бросить все, выйти на улицу, пройти к морю и, сняв тесные туфли, войти в теплую воду. Но что потом? Как рассказать Итамару? Неужели Изя так его ненавидел? Неужели продумал все заранее: нарочно отделался от нас и побежал давать интервью?

Мы вновь двинулись вперед. Теперь мы искали выход не в фойе, а на сцену, ведь все сейчас были где-то там. Я бежала впереди, а мама едва поспевала за мной на своих шпильках, как вдруг мы столкнулись лбами с Синеволосой.

— Что вы здесь делаете? Почему еще не на сцене? — дама так и тряслась от негодования.

— Постойте, тут произошла ошибка. Наш… — мама запнулась, — наш продюсер выдает себя за режиссера фильма.

— Ладно, я передам в пресс-центр фестиваля.

— Нет, вы не понимаете, он уже сказал в интервью…

— Это ничего. В окончательной версии вырежем.

— Но я должна сказать, что…

— Послушайте, — синеволосая вдруг заговорила очень доверительно и спокойно, видимо оценив ситуацию как кризисную. — Послушайте, интервью мы уже свернули. Теперь вам нужно идти. Давайте вы будете делать свою работу, а я — свою. Она заглянула в свои бумаги: Режиссер Итамар Спектор, правильно? В текстах у ведущих так и указано. Гарантирую вам, что другое имя не прозвучит.

Она повела нас куда-то коридорами, передала высокому парню, а тот, словно эстафетную палочку, — девушке, с которой мы долго поднимались по лестнице, пока, наконец, не остановились отдышаться у большого прозрачного куба.

— Почему сцена так высоко? — спросила я.

— Сцена не высоко, — усмехнулась девушка, — просто награжденные спускаются сверху на лифте. Под аплодисменты… — Мне показалось, что в голосе у нее прозвучала легкая мечтательная зависть.

Тут до меня дошло, что странный стеклянный куб, сияющий золотыми блестками, — это лифт, который ждет пассажира.

Девушка повернулась к маме:

— Когда ваше имя объявят, вы зайдете в лифт и спуститесь вниз, потом дождитесь музыки и выходите, не зацепитесь только. Дойдете до правого микрофона и остановитесь. Вам вручат приз. Подождете, пока вам похлопают, — и можете поблагодарить. Выходите в левую кулису. Удачи.

Девушка объяснила мне, как пройти на балкон, с которого лучше всего видно. Когда я пристроилась там, то увидела, что на сцене как раз окончили награждать смуглую женщину в белом платье, и теперь она уходила, подняв руку с призом.

Наконец аплодисменты смолкли. Прожектор осветил пару ведущих, и все ими залюбовались. Казалось, что парочка — единственная драгоценность под этой крышей, они и в самом деле были словно присыпаны сияющей пудрой

— В этом году мы ввели несколько новых номинаций Премии, — начал мужчина. — Номинаций, в какой-то степени исторических. Израильское кино все еще молодо, но сегодня — юбилейная церемония, и мы впервые оглядываемся назад.

— А когда мы оглядываемся назад, — подхватила девушка (ее голос звучал задушевно, словно она не знала о том, что он сейчас тысячекратно усилен и разносится по всему залу), — когда мы оглядываемся, то вспоминаем свой первый велосипед и соседского мальчика, который клянется, что снимет нас в кино. Пусть мы были наивны, но это наше детство. — Она набрала в легкие побольше воздуха и почти прокричала: — Встречайте, режиссер Итамар Спектор, главная женская роль — Эстер Долев.

Заиграла старая песня, которая была популярна, когда я была маленькой, и тут я увидела, как сверху на сцену спускаются два прозрачных куба. В одном стояла мама, в другом — Изя. Оба были похожи на кукол в прозрачных упаковках.

Сейчас я понимаю, что фестиваль был организован паршиво и правая рука не знала, что делает левая, поэтому Изю проводили на колосники, как и нас. Сейчас я знаю, что мама не видела Изю, входящего в лифт с другого края сцены, а когда увидела его, то уже не могла ничего изменить. Потом мне будет сниться этот момент: двое, висящие в воздухе, застывшие в стеклянных кубах — лифтах, в которых нет кнопок.

Лифты достигли сцены и остановились. Мама и Изя с разных сторон подошли к микрофону, а у меня в глазах на секунду потемнело от волнения.