Поездка к Солнцу

Когда солнце поднимается ещё повыше, зароды начинают дышать теплом. Так и кажется, что всё тепло собралось в этих могучих степных великанах. Да что там тепло! Самые вкусные запахи, какие только есть в мире: и мёда, и свежесолёных огурцов, и красных, завитых в колечки саранок, и стеблей степного чеснока, и парного молока с белой пеной, и маслянистых клубней саранок, и шершавых синих цветов с толстыми сочными лепестками… Все эти запахи медленно разносились кругом, щекотали ноздри и только к вечеру, наверное, опять возвращались в зароды. Иначе почему бы даже Рыжик мог часами стоять около огороженных зародов и раздувать ноздри!

Андрейка перелезал через жердьё, вытягивал пучки цветов и перебрасывал Рыжику. Рыжик так осторожно подбирал их губами, так медленно и со вкусом пережёвывал, что Андрейка тут же выбирал перья степного лука, чеснока, кудрявые саранки и всё отправлял себе в рот. Очень вкусно! Только Рыжик и Андрейка понимают, как это вкусно — стоять у зарода сена и жевать.

Рыжик был доволен. Но, чем больше жевал Андрейка, тем сильнее вокруг начинало пахнуть варёным мясом, айраком, саламатом, чаем, забелённым молоком, и мягкими лепёшками с хрустящей коркой.

Тогда Андрейка торопливо шёл к юртам, и Вера Андреевна неизменно говорила:

— Вовремя ты пришёл. Только хотела звать тебя.

Вера Андреевна стояла в переднике около котла и отмахивалась от ос. Их здесь почему-то было так же много, как и около зародов. Осы старались ужалить — учительницу, а бабушку Долсон и Андрейку не трогали.

— Почему это они меня кусают, а вас всех нет? — удивлялась Вера Андреевна.

— Белая ты, сладкая, нет ли? довольно отвечала бабушка Долсон.

Вера Андреевна и в самом деле белая, румяная, голубоглазая, с капельками пота под глазами и на верхней губе. И осы почему-то вьются около неё, будто она и в самом деле сладкая.

Совсем не та Вера Андреевна стала. А всё богатырская вода и чёрная грязь из Хоронора.

Давно уже Вера Андреевна не напоминает Андрейке о «Родной речи» и задачках. Наверное, забыла о школе.

Она помогает бабушке Долсон, или уезжает на целый день с отарой, или сидит и читает книжку. Вот в эти минуты Андрейка вспоминает о «Родной речи». Но он всё забыл, и лучше уж ему не брать в руки книжку. Все последние дни Андрейка вообще ни о чём не мог думать, кроме как о лебеде. Что случилось с ним? Почему он стал таким, будто опять у него болит крыло? И не ест он, и не пьёт. И не замечает Андрейку.

Ведь какими друзьями они были!

Что с тобою, Лебедь-Лебедин? Такой красивый ты ходил в загородке! Так весело плескался недавно в озерце! Так размахивал большущими крыльями, словно собирался подняться в небо. А как набрасывался на еду, как грозно вытягивал шею, стоило только появиться Няньке!

И всё это разом кончилось. Лебедь был такой же белый, так же клювом перебирал перья на крыльях, но всё чаще и чаще тревожно кричал по ночам и, стоя на месте, хлопал крыльями.

Началось это с того дня, как полетели гуси.

Отец привёз с озера живых карасей в ведре. Андрейка сам поставил ведро в сарайчик. Но лебедь даже не подошёл к ведру.

Андрейка перестал выпускать лебедя в загородку. Ему казалось, что лебедь поднимется и улетит. (Правда, ещё ни разу ему не удавалось летать. Да, кажется, он и не старался это сделать.)

Но вот пролетела лебединая стая. Как уж там в небе узнали, что в сарайчике сидит закрытый Лебедь-Лебедин, но стая подняла такой крик, а лебедь так отвечал им, так бил крыльями, так наскакивал грудью на дверь, что Андрейка испугался: вдруг расшибётся насмерть?

Стая улетела, а Лебедь-Лебедин совсем затосковал. Он уже больше не узнавал Андрейку, не радовался, когда видел его. Высовывал клюв в щель сарайчика и стоял так часами. Что бы Андрейка ни делал, всё время перед ним был этот торчащий клюв, похожий по цвету на жарок. Торчал в щели и словно в чём-то укорял Андрейку.

Андрейка нарочно все эти дни избегал взрослых. Он понимал: все против него. Вера Андреевна прямо сказала: лебедя надо выпустить. Это нечеловечно — держать его взаперти, одного. Неужели Андрейка хочет, чтобы лебедь умер от тоски? Вот он уже ничего не ест, не пьёт. Пройдёт ещё несколько дней, пролетят в тёплые края последние стаи; Андрейка, Дулма и она, Вера Андреевна, уедут в школу, выпадет снег — и Лебедь-Лебедин замёрзнет. Не лучше ли его выпустить на волю, к своим товарищам? Он улетит в Индию — там так тепло! — и будет вспоминать Андрейку. В Индии Лебедь-Лебедин расскажет всем птицам, как он жил в Забайкальской степи целое лето, как за ним ухаживал Андрейка Нимаев, какой добрый этот Андрейка Нимаев. Ведь он очень полюбил Лебедя-Лебедина, но всё же выпустил его на свободу.

И вот пройдёт забайкальская зима. Лебедь-Лебедин соскучится по Андрейке и на следующую весну прилетит к нему. Он покружит над юртой и сам спустится в загончик. Он, конечно, будет не один, а со своей подружкой. Они проживут всё лето, а потом снова улетят.

Ну, разве так будет не лучше?

Андрейка знал, что так будет лучше.

Но он думал, что Вера Андреевна говорит неправду: если выпустить Лебедя-Лебедина, он уже больше никогда не вернётся.