Поездка в Израиль. Путевые заметки

— Да разве этот господин похож на голодающего? — смеясь, опросила Рахиль Биншток, зубной врач из Лондона, указав на советского туриста Бориса Циперштейна, жизнерадостного киевлянина, мужчину «выше средней упитанности». — Да и все они выглядят — слава богу!

Пожилой нью-йоркский гравер Шая Шейнкман также выразил свое удивление:

— Голыми их тоже никак назвать нельзя! У нас такие костюмы имеют далеко не все зажиточные люди!

— Их, наверное, специально приодела! — злобно возразил рабби.

В стране, которая создает искусственных спутников Земли, уверенные в своем завтрашнем дне, мы и представить себе не могли, что есть на свете люди, которые всерьез думают, будто советский человек сорок один год подряд голодает и не имеет возможности хорошо одеться. Но, видимо, эта «проблема» за границей довольно актуальна, так как не только рабби Раковский, но и некоторые израильские газеты в первые дни нашего пребывания в этой стране особо подчеркивали: «Все туристы хорошо одеты, прекрасно выглядят и держатся очень приветливо». Очевидно, отравленные пропагандистской пищей собственного приготовления, они были этим удивлены. Сами газетчики! Что уже говорить о читателях в Тель-Авиве и Хайфе, Иерусалиме и Назарете, которых буржуазная пресса систематически пичкала клеветой на Советский Союз!

Некоторые из них останавливали нас на улице и взволнованно говорили, что самый факт нашего приезда открыл им глаза, помог осознать свою ошибку:

— Вот какие вы! А нам о вас выдумывали черт знает что!

Нас очень радовало их прозренье. Это были простые и искренние люди, введенные в заблуждение «деятелями», похожими на знакомого нам «духовного судью и проповедника».

Почетное звание духовного судьи как будто бы обязывает к полной объективности при оценке событий и поступков. Однако рабби Раковский не считался с этим. Все его рассуждения были продиктованы одним — лютой ненавистью к Советскому Союзу.

Узнав о моей профессии, рабби перешел на литературные темы:

— Вы, наверное, знаете, что сейчас делает этот негодяй Эренбург?..

Я возмутился такой бранью в адрес известного писателя, которого любит и уважает советский народ.

— А у нас его ненавидят, — прошипел Раковский, — Эренбург не поддерживает государство Израиль, выступает против сионистского движения…

Я не выдержал:

— Если бы вы и ваши единомышленники нежно любили Илью Эренбурга, это было бы для него смертельной обидой!

Не обратив внимания на мою реплику, рабби продолжал кричать, буквально захлебываясь от ажиотажа:

— И вообще, какой Эренбург еврей, если он пишет по-русски!

— А Гейне! А Фейхтвангер?

Раковский наморщил лоб, силясь припомнить:

— Фейхтвангер, говорите? Кто это такой?

Дальше можно было не спорить. Эрудиция «духовного судьи» оказалась довольно ограниченной. Когда впоследствии, в Москве, я рассказал товарищам из «Литературной газеты» содержание этой беседы, они удивленно пожимали плечами:

Невероятно! Ведь этот Раковский, если он занимает такой пост, очевидно, получил определенное образование. Не знать Фейхтвангера, который посвятил столько своих произведений истории еврейского народа?!.

Невероятно, но факт! Быть может, этот факт нетипичен и не стоило бы его приводить? Оставляю это на суд читателей. Но сам я глубоко убежден, что рассказанный эпизод убедительно показывает типичное для националистических мракобесов пренебрежение к истории своего народа, к прогрессивной литературе, которая реалистически отражает его жизнь. Антисоветская ложь их интересует больше, чем Фейхтвангер, чье творчество реакционеры никак не могут взять себе на вооружение: оно противоречит их интересам, интересам пигмеев.

…Жизнь в самолете идет по своему размеренному графику. Привычно лавируя между креслами» нарядные стюардессы разносят обед. Мастер спорта по шахматам, начальник цеха Киевского пенициллинового завода Марк Усачий, которому «посчастливилось» сидеть в самолете рядом с Раковским, шутя говорит:

— Мне требуется дополнительное питание — на вредность соседства!

Веселый смех покрывает его слова: мы сочувствуем своему товарищу, но ничего не поделаешь, терпи!

Рабби демонстративно отказывается от принесенного обеда и просит подать ему «кошер», то есть пищу, дозволенную благочестивому еврею. Признаюсь, это требование меня удивило: кухня в самолете махонькая, еду тут готовят из консервированных продуктов и концентратов. Если каждый пассажир будет капризничать…

Но не успел я еще до конца об этом подумать, как тоненькая черноглазая стюардесса, порхнув в буфетную кабину, принесла Раковскому обернутый в целофан, запломбированный металлический судок с религиозными эмблемами: какая-то американская фирма делает бизнес, поставляя авиационным компаниям патентованный «кошер» для летающих раввинов.

Желая поразить нас, простаков, своим неслыханным богатством и исключительным жизненным размахом, Раковский сорвал упаковку и хвастливо заявил:

— Что вы себе можете в жизни позволить? Ничего! А я — все, что угодно. Вот, например, целофан — ценная вещь! А я его сейчас выброшу в мусорный ящик.