Поездка в Хиву

Проводник наш приехал на своем собственном коне, который, если такое вообще возможно, был еще менее упитан, чем мой. Назар восседал на огромном мешке с зерном, свисавшем с одного бока самого высокого верблюда, тогда как противовесом с другой стороны служила большая вязанка дров. Мой маленький татарин с траурным видом улыбнулся, прощаясь со своими многочисленными знакомцами, после чего повернулся ко мне и сказал:

– Только бы нам не замерзнуть, ради бога.

На что я от всего сердца ему ответил:

– Иншаллах.

Несмотря на некоторые недостатки избранного маршрута – такие, например, как необходимость использовать вместо воды талый снег, а также везти с собой больше дров, чем их понадобилось бы на другой дороге, – для меня он все же обладал рядом преимуществ.

Во-первых, добраться до Петро-Александровска этим путем я мог в два раза быстрее, нежели по дороге через Иркибай, а во-вторых, мне предстояло увидеть совершенно новый маршрут или, по крайней мере, такой, какой не был отмечен на хивинской карте мистера Уайлда, и как сильно бы мне ни хотелось посетить Хиву летом, переплыв через Аральское море, обстоятельства, мне неподвластные, полностью исключали исполнение моего желания.

Для пропитания мы везли с собой запас щей, то есть капустного супа с большими кусками мяса. Налитая в два больших металлических ведра из конюшни, эта субстанция обратилась в лед и не представляла никакой сложности для перевозки на верблюде. Также мы заготовили двадцать фунтов вареного мяса и топорик для того, чтобы рубить замороженную еду или валежник для разведения костра. В багаже имелась и кулинарная горелка с припасом спирта на случай нехватки дров.

Я нанял верблюдов до Петро-Александровска, однако при малейшей возможности намеревался его избежать. Получив разрешение от русского военного министра генерала Милютина путешествовать по Русской Азии, я находил себя свободным в любом выборе пути и неподотчетным перед подчиненными ему русскими офицерами.

Дошедшие до меня известия о поездке майора Вуда заставляли усомниться в твердости обещания генерала Милютина, и я не мог избавиться от предчувствия, что никогда не увижу Хиву, если, подобно моему соотечественнику, заеду в Петро-Александровский форт. Действительно, как впоследствии я узнал из уст самого майора, ему так и не разрешили приблизиться к столице хана более чем на шестьдесят верст, а когда он выразил это свое пожелание коменданту гарнизона полковнику Иванову, тот уведомил его, что на сей счет имеется твердое предписание генерала Кауфмана и подобное разрешение ни при каких обстоятельствах выдано быть не может.

После отъезда майора Вуда Аму-Дарья подверглась дальнейшему исследованию за пределами форта. Будем надеяться, что военная администрация Санкт-Петербурга пригласит майора в следующую экспедицию. Для англичан понимание, насколько судоходна эта могучая водная артерия, является не менее важным, чем для русских. Существовала и другая причина, побуждавшая меня направиться прямиком в Хиву, минуя Петро-Александровск. Даже в том случае, если бы российский комендант позволил мне посетить столицу (при всей маловероятности подобного исхода), я пребывал в убеждении, что это произойдет только в сопровождении конвоя и мне покажут лишь те места, которые, по мнению русских, следует показать англичанину, дабы представить общую ситуацию, так сказать, в розовом свете, а перемещаться по городу свободно я, разумеется, не смогу. Меня также мучило любопытство насчет правителя Хивы – действительно ли он являлся тем ужасным варваром, каким стремились представить его русские.

Усесться на моего конька оказалось весьма непростым делом. Он хоть и был в холке всего четырнадцати хэндов ростом, но вся моя экипировка из овчины и прочих тяжелых одеяний весила не менее пятидесяти фунтов и крайне осложняла процедуру. Стремена, несмотря на свои внушительные размеры, тоже оказались тесноваты, поскольку Назар обмотал их войлоком, чтобы защитить мои ноги от ледяного металла.

Это маленькое животное буквально застонало, когда я взгромоздился на него. Проводник что-то негромко сказал Назару, и в лице его проявилось нечто волчье.

Взгляд стал голодным и наполненным такого живого интереса к моему коню, что это привлекло мое внимание.

– О чем он говорит, Назар? – спросил я.

– Он говорит, конь у вас больно тощий, да вроде жилистый, – ответил татарин.

– Весьма на это надеюсь, – откликнулся я. – Дорога предстоит долгая, а он сильно перегружен.

– Нет, сэр, вы не так поняли, – продолжал мой слуга. – Это в том смысле, что есть его будет трудно, когда выбьется из сил и придется его прикончить.

– Что?! Ты серьезно? Этот парень хочет съесть моего коня? – с негодованием воскликнул я.

– Конечно. До Петро-Александровска ваша кляча не дотянет, и уж тогда мы все хорошенечко наедимся. – Глаза моего маленького татарина заблестели, как прежде они блестели у проводника, и он засветился злой радостью в предвкушении банкета с кониной, считавшейся в здешних местах подлинным деликатесом.