Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Был он и на другую и на третью ночь – опять среди бешеной вьюги, проносившейся над гудевшим, как погребальная месса, и ходившим траурными от серебряной пены горами океаном. Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров за уходившим в ночь и вьюгу кораблем. Дьявол был громаден, как утес, но еще громаднее его был корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем. Вьюга билась в его снасти и широкогорлые трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен. На самой верхней крыше его одиноко высились среди снежных вихрей те уютные, слабо освещенные покои, где, погруженный в чуткую и тревожную дремоту, надо всем кораблем восседал его грузный водитель, похожий на языческого идола (4; 327).

Как и в «Господине из Сан-Франциско», в «Огне пожирающем», несомненно, угадываются интенции посмертного наказания за грехи цивилизации (не случайно трубы крематория названы «заводскими»), революции, богохульства, но есть и другое, более обобщенное значение: движение времени и человеческой судьбы неотвратимо устремлено к смерти, и это тем трагичнее, чем более прекрасный, свежий и благополучный мир ввергается в геенну огненную.

Смерть и воскресение составляют смысловой центр «Огня пожирающего», но мастерство Бунина сказывается в том, что противостояние смерти и жизни проводится и через другие мотивы: через мотивы быстроты, внезапности и торможения. Вот выбранный из сравнительно небольшого текста рассказа длинный ряд мотивов скорости и внезапности:

«быть тотчас же после смерти ввергнутым в пещь огненную»[241] (5; 111), «…это очень чисто и скоро» (5; 112), «и вдруг хозяйка, возвысив голос, произнесла…» (5; 112), «автомобиль мчал меня» (5; 113), «точно сам злой дух внезапно шепнул ей» (5; 113), «минуты ее сочтены» (5; 113), «я с какой-то кощунственно-веселой быстротой мчусь» (5; 113), «вдруг вспоминал» (5; 113), «поспешно закуривал» (5; 113), «с быстрым бегом автомобиля» (5; 113), «мельканием праздничного, солнечного, людного Парижа» (5; 113), «быстро, но тихо вошел щеголеватый молодой человек» (5; 116), «легонько вбежал по ступенькам» (5; 11б), «огнь пожирающий должен действовать с быстротой всесокрушающей» (5; 116), «я быстро и мужественно встал» (5; 116), «затем все было кончено в пять минут» (5; 117), «быстро соскребли железными лопаточками эти неровности» (5; 117), «быстро и молча исполнив этот обычай» (5; 117), «мы тотчас же почти разбежались в разные стороны, разлетелись по разным направлениям» (5; 117), «теперь он мчался уже совсем бешено, и его автомобиль поминутно ревел на бегу» (5; 117).

Особенно перенасыщен такого рода семантикой отрывок, описывающий смерть героини. Смерть настигает ее внезапно[242], как ответ на ее дерзкое и поспешное желание быть сожженной, как мистическое исполнение торопливой шутки старика В.:

…Она умерла перед самым выездом в театр: уже шла по вестибюлю к выходу и вдруг со странной улыбкой схватилась за руку сопровождавшего ее лакея – и тот едва успел поддержать ее. Я узнал эту совершенно дикую по неожиданности новость от знакомого на улице и почему-то с необыкновенной поспешностью пошел домой, простясь с ним. Мне показалось, что тотчас же надо сделать что-то решительное, чем-то резко проявить себя. Но дома моей изобретательности хватило только на то, чтобы торопливо набить трубку, торопливо закурить, сесть в кресло (5; 112–113).