Поэзия Серебряного века

Мне снилось: я бреду впотьмах,
И к тьме глаза мои привыкли.
И вдруг – огонь. Духан в горах.
Гортанный говор. Пьяный выкрик.

Вхожу. Сажусь. И ни один

Не обернулся из соседей.
Из бурдюка старик лезгин
Вино неторопливо цедит.

Он на меня наводит взор.

(Зрачок его кошачий сужен.)
Я говорю ему в упор:
“Хозяин! Что у вас на ужин?”

Мой голос переходит в крик,

Но, видно, он совсем не слышен:
И бровью не повел старик, —
Зевнул в ответ, и за дверь вышел.

И страшно мне. И не пойму:

А те, что тут, со мною, возле,
Те – молодые – почему
Не слышали мой громкий возглас?

И почему на ту скамью,

Где я сижу, как на пустую,
Никто не смотрит?.. Я встаю,
Машу руками, протестую —

И тотчас думаю: Ну что ж!

Итак, я невидимкой стала?
Куда теперь такой пойдешь? —
И подхожу к окну устало…

В горах, перед началом дня,

Такая тишина святая!
И пьяный смотрит сквозь меня
В окно – и говорит: “Светает…”

12 мая 1927

* * *

Старая под старым вязом,
Старая под старым небом,
Старая над болью старой
Призадумалася я.

А луна сверлит алмазом,

Заметает лунным снегом,
Застилает лунным паром
Полуночные поля.

Ледяным сияньем облит,

Выступает шаткий призрак,
В тишине непостижимой
Сам непостижимо тих, —

И лучится светлый облик,

И плывет в жемчужных ризах,
Мимо,
мимо,
мимо,
мимо
Рук протянутых моих.

21–24 сентября 1927

* * *

Марии Петровне Максаковой[394]

Бывает разве средь зимы гроза
И небо синее, как синька?
Мне любо, что косят твои глаза,
И что душа твоя с косинкой.

И нравится мне зябкость этих плеч,

Стремительность походки бодрой,
Твоя пустая и скупая речь,
Твои русалочьи, тугие бедра.

Мне нравится, что в холодке твоем

Я, как в огне высоком, плавлюсь,
Мне нравится – могу ль сознаться в том! —
Мне нравится, что я тебе не нравлюсь.

6 октября 1931

* * *

Без оговорок, без условий
Принять свой жребий до конца,
Не обрывать на полуслове
Самодовольного лжеца.

И самому играть во что-то —

В борьбу, в любовь – во что горазд,
Покуда к играм есть охота,
Покуда ты еще зубаст.

Покуда правит миром шалый,

Какой-то озорной азарт,
И смерть навеки не смешала
Твоих безвыигрышных карт.

Нет! К черту! Я сыта по горло

Игрой – Демьяновой ухой.
Мозоли в сердце я натерла
И засорила дух трухой, —

Вот что оставила на память

Мне жизнь, – упрямая игра,
Но я смогу переупрямить
Ее, проклятую!.. Пора!

2 ноября 1932

Константин Липскеров

(1889–1954)