Погасни свет, долой навек

Назад ехали в том же напряженном молчании. Дамиан, скрестив руки на груди, глядел прямо перед собой. Франк застывшим взглядом пялился на одну и ту же страницу в журнале. Элинор совершенно не представляла, чем занять себя, и все разглаживала несуществующие складки на юбке.

Когда они вернулись, мистера Гамильтона дома не было. Холл был пуст и все так же неприветлив, несмотря на то, что горничные вымели всю пыль и тенета. Портреты Гамильтонов невероятно ясно – и неодобрительно – смотрели на вторженцев. Под их тяжелыми враждебными взглядами даже заговорить было неловко.

Элинор поежилась.

– Я буду у себя, если понадоблюсь.

У себя! Сколь самонадеянно это звучало! Портреты на эти слова отозвались остекленелыми мрачными взглядами, вызывающими дрожь. Элинор, стараясь на них не глядеть, поднялась в комнату, которую на самом деле не могла считать своей, и сняла пропыленную в дороге одежду. Сидя в одной сорочке и слабо зашнурованном корсете на краю постели, она посмотрела на свое отражение. Опасность была не в том, что она забудет свое место, вообразит себя леди или же увлечется вдруг одним из братьев Гамильтонов. Подлинная опасность была в том, что Элинор чувствовала себя частью чего-то; семьи, быть может. Это было лживое, обманчивое и вредное чувство.

Семьи у нее никогда не было.

Элинор попыталась восстановить в памяти свое детство, но выходило скверно. Отец проводил дни в своем кабинете за написанием проповедей и каких-то безумных заметок о механизмах. Мать… напрягая память, Элинор видела тихую, молчаливую женщину в кресле у окна. Мать болела, и в иные дни Элинор настрого запрещалось ее беспокоить. Еще была тетушка Эмилия, которая порой приезжала из Лондона и заполняла собой сразу все пространство. Тетушка была женщина невысокая, достаточно миниатюрная, но как-то исхитрялась проникнуть всем своим существом в каждый уголок дома. Иногда казалось, она одна есть в памяти Элинор и больше ни для кого не оставляет там места.

Элинор помнила их отдельно: отца, мать, тетку. Помнила себя: как пряталась на дереве, сбегала с книгой в сад или без особого успеха вышивала цветы на салфетках. Училась печь булочки, что выходило также скверно. Но общих воспоминаний с родственниками не было. Они всегда были далеки от нее и друг от друга.

– Могу я войти? – спросил Дамиан, постучав по косяку. И вошел, конечно же, не дожидаясь ответа.

Элинор взвизгнула и замоталась в покрывало, сдернутое с кровати.

– Впредь стучите прежде, чем войти! – потребовала она.

– Простите, – без малейшего раскаяния сказал Дамиан. Ему это чувство вообще было чуждо. – Мне нужна ваша помощь.

– Выйдите! – потребовала Элинор.

Дамиан вышел в коридор, но дверь прикрывать не стал, просто повернулся к ней спиной. Иногда – очень часто – он злил Элинор, выводил ее из себя. Она поднялась, распахнула дверь гардероба и спряталась за ней, как за ширмой.

Что это за дамская спальня, в которой нет ширмы?!

Наскоро одевшись в первое попавшееся платье, Элинор посмотрела на свое отражение в зеркале. Вид неряшливый, но для Дамиана Гамильтона сойдет. Элинор заправила прядь волос за ухо, вышла в коридор и замерла, скрестив руки на груди.

– Что вам нужно?

– Написать письмо. Вы ведь владеете французским?

– Достаточно сносно, – согласилась Элинор. – Но почему вы не попросите Франка или не напишете сами?

– Франку не нужно знать содержание этого письма. А я… – Дамиан посмотрел на свои дрожащие мелко пальцы. – У меня неразборчивый почерк, прекрасная Линор.

– Хорошо, – кивнула Элинор. – Идемте. Где мы сможем написать это письмо… в спокойной обстановке?

– В библиотеке. – Дамиан кивнул влево. – Следуйте за мной, прекрасная Линор.

До библиотеки, кажется самой большой комнаты в доме, Пегги и Алессандра еще не добрались, здесь пахло книжной пылью и сухими бисквитами. Дамиан щелкнул выключателем, зажигая сразу несколько ламп на массивных столах из темного дерева, покрытых зеленым сукном. Элинор огляделась. Здесь были тысячи книг в застекленных шкафах, и все они выглядели нечитанными. Спорить можно было, добрую их половину даже не открывали ни разу.

– В моей семье принято было собирать книги, а не читать их, – улыбнулся Дамиан, проследив за ее взглядом. – Все это лежит под спудом. Есть, конечно, и по-настоящему ценные книги, особенные, так сказать, но здесь таких немного. Катриона в основном держит их при себе. Письменные принадлежности вон там, в бюро.

Элинор села к столу, достала бумагу, чернильницу и несколько старомодных, но тем не менее остро заточенных перьев. Несмотря на покрывающий все вокруг слой пыли, чернила не засохли и сохранили великолепный насыщенный черный цвет.

– Диктуйте.

Дамиан подвинул к бюро кресло и сел, растирая бледные пальцы. Взгляд его скользил беспокойно по книжным шкафам. Потом он откашлялся как-то нервно и начал диктовать, не делая пауз. Писать пришлось быстро, рискуя ежеминутно – вот позор! – поставить кляксу на бумаге.

L’Abbaye De Roger,

Languedoc, abbaye de la Sainte Croix.

Cher ami,