– Говорить?
– Он наклонил голову, словно попугай или охотничий дрейк триссов. – Вордредды Малката общаются, используя особый метод стука, который разносится на большие расстояния по медным проводам, покрытым оболочкой. Ворферланы клана Эсине разговаривают с помощью крайне точных движений пальцев. Ворамеры поют, издавая низкие ноты, которые разносятся на сотни миль под водой. Ворарры создают волшебные кристаллы, которые передают изображение того, кто в них смотрит. Какой способ имеешь в виду ты?Я откашлялся.
– Я хочу поговорить о Кандальном камне.
Дракон изогнулся на камнях, сворачиваясь в петли, словно кобра.
– Самоцвет Ролумара, Кандальный камень, Связывающий души, Корона Кирписа. Его первое свойство – защищать владельца от физической опасности, второе – менять души местами, а третье позволяет создавать гаэши. Ни одно из них меня не интересует, человечек
.– Но сейчас он у меня. И это значит, что ты меня не убьешь.
Дракон вытянул свою длинную шею вперед.
– Я и не собирался тебя убивать, дурачок. А теперь пой.
Я покачал головой.
– Ты не можешь… Ты не можешь мной управлять. Один раз это сработало, но теперь у тебя ничего не получится.
Дракон снова уселся и, словно человек, подпер голову лапой.
– Спой мне о егере Тиррине. Или нет, я знаю – о красоте Сиреллеи и о крушении планов гордого Кинората. А «Гибель Димеи» ты знаешь? Это более новая песня…
Я покачал головой.
– Я ухожу, Старик, и ты меня не остановишь.
Страшный грохот потряс остров, заставил волны содрогнуться, а песок – загудеть. По склонам холмов покатились валуны.
Старик смеялся.
– Ах,
– заурчал он. – Неужели ты не знаешь эти песни? Неужели прошло так много времени? Ну хорошо. Сад мой, спой для твоего нового товарища. Спой, чтобы он мог их выучить.И затем, к моему ужасу, колонны запели.
Все было бы ничего, будь эти камни зачарованными. Но из центра каждой колонны показалась фигура, словно пытавшаяся вырваться из земли. Они все еще были покрыты камнем, но его слой стал тоньше – он не давал им высвободиться, но уже не скрывал их очертаний. Камень отступил только там, где были их лица, позволяя им открыть глаза и рты. Они не кричали, но ужас в их глазах свидетельствовал, что они мечтают только об этом.
Каждая из этих колонн была человеком.
Я видел, как они вращали глазами в безумном страхе, я видел их панику и отчаяние. Им позволили увидеть свободу – пока они поют ради удовольствия Старика. Хуже всего было то, как чудесно они пели: их пение было идеальным рассветом, прогулкой по ухоженному весеннему саду, смехом того, кого ты любишь. Я мог бы часами завороженно слушать их, если бы не понимал, какое чудовищное преступление совершено, чтобы создать этот звук.
Я понял, что Старик собирается сделать со мной.
– Никогда, – прошептал я. За первоначальным отвращением скрывалась огромная, бесконечная впадина инстинктивного ужаса, похожего на слепую панику тех, кто боится узких пространств. Хуже всего было то, что это чувство показалось мне хорошо знакомым. Я знал, что это такое – оказаться в ловушке, оставаться в сознании, но при этом быть пленником в своем собственном теле.
Я уже через это прошел. Где – я не знал. Я не знал – когда. Я даже не знал – как. Но почему-то я был уверен, что уже через это прошел.
И я лучше умру тысячу раз, чем позволю этому повториться.
А затем я понял, что я уже не на берегу. Я бежал, и листья деревьев хлестали меня по лицу. Я бежал, бежал и бежал.
Но прошло еще несколько часов, прежде чем в моем сознании затих смех Старика.
52: Темная сторона
Дарзин де Мон, пребывавший в чудесном расположении духа, спускался по ступеням южной башни Синего дворца. Он что-то насвистывал и думал о предмете, который замечал только благодаря его отсутствию: о скуке.