Погода завтра изменится

«Родная моя девочка, здравствуй!

Сегодня видела тебя во сне. Будто ты собираешься на выпускной вечер... Как это было давно, и жаль, что все это уже позади! Мне кажется, это были самые счастливые дни в нашей жизни. И я все беспокоюсь о тебе, каждое утро слушаю сообщения о погоде и уже прочитала о Сибири две книги... Страшно подумать, что ты живешь там, где когда-то было место ссылки — тайга, глушь, дебри непролазные...

Боже мой! Страшно подумать еще и потому, что тебя никто не посылал, а поехала ты все-таки по своей глупости.

Встретила на днях Лелю. Она не поступила в театральное и пошла на завод. Привет тебе передавала.

Боже мой! Какой-то сумасшедший век! У меня от разных дум голова идет кругом. Атомные станции, спутники, ракеты... Дети уезжают за тридевять земель, будто в родном доме им места не хватает. Ритуся, моя родная, приезжай. Слышишь, немедленно приезжай! Сдашь в институт. И все у нас будет опять хорошо...»

«Ритуся, здравствуй!

Получил твою записочку. Рад за тебя безмерно. Ты уже самостоятельный человек. Таким краном управляешь!

Вспомнил свою молодость и, честное слово, позавидовал тебе: ведь я в твои годы о такой профессии и мечтать боялся. Это потом, позднее, все пришло...»

— Разные они у тебя, — сказал я, возвращая письма, и вздохнул: интересно, какие были у меня родители? Это же вообще черт знает что — не знать своих родителей. Может, и не было их у меня? Святая наивность.

В магазине Рита выбрала четыре партии шахмат. Я растерялся.

— У меня денег только семь рублей.

Пришлось взять две партии. Я уверял:

— На первый случай хватит. У нас шахматистов не ахти как много... А там видно будет.

Рита приглашала зайти к ней в общежитие, но я отказался и на попутной машине уехал обратно на стройучасток.

Другого выхода у меня не было.

VI Чужая воля

Когда остался позади тряский проселок и машина выскочила на тракт, я подумал о том, что все произошло против моей воли.

Во-первых, встреча с Ритой не входила в мои планы. Во-вторых, если бы не эта встреча, я сидел бы сейчас в вагоне и ехал по направлению к Новосибирску. Обидно стало. Вся жизнь, вернее, все, что происходило в моей жизни, случается против моей воли. Сегодня я решил быть самим собой и полагаться только на себя, на свою волю. Увы, не удалось это и сегодня.

И вот я возвращаюсь несолоно хлебавши. Да к тому же с этими дурацкими шахматными коробками. Шофер несколько раз покосился на них и спросил:

— Культпредметы?

Я промолчал. Я ненавидел сейчас и эти шахматы, в которых ни черта не разбирался, и эту грязную, осклизлую от бесконечных дождей дорогу, и шофера, и Риту, и даже букву «а», которую непонятно почему поставили в алфавите первой... Я ненавидел весь мир и себя — какую-то там частицу этого мира.

Мыслям было тесно в голове, и голова от этого казалась невыносимо тяжелой. Два года назад я встретил человека со странным именем Жак. Мне исполнилось тогда шестнадцать, и в кармане у меня лежал новенький паспорт. Это давало мне право быть самостоятельным. Я ушел из детдома и поступил на вагоноремонтный завод. Мне дали в руки дрель и заставили сверлить по дереву. Работа несложная, но к концу смены руки так уставали, что я едва шевелил пальцами. Однажды, когда я выходил из проходной, чья-то ладонь мягко легла на мое плечо. Я оглянулся. Мужчина неопределенного возраста — лет тридцати, а может, и сорока — с улыбкой заглядывал мне в глаза.

— Устал?

— Не очень... — сказал я. — Руки только слегка.

— Х-м... слегка, — иронически протянул он. — Это тебе, брат, работа, труд, а не какие-нибудь там штучки...