...За речкой, скованной льдом, открылась крепость с высокими башнями, в оконцах которых горели факелы.
— Бужск! — узнал, приглядевшись, пожилой волынский ратник.
Альдона постучала в обитые железными пластинами ворота крепости.
— Кто вы еси? Что надобно вам в час ночной? Не воровские ли вы люди? — раздался за вратами хриплый голос стража.
— Пять человек нас всего, — отвечала Альдона. — Я княгиня, а они — гридни мои. Из Львова скачем, с пути сбились.
В крепости долго молчали, затем скрипнуло и открылось смотровое оконце, в глаза Альдоне ударил яркой вспышкой свет.
— Пропустите! Се в самом деле княгиня.
До Альдоны только сейчас вдруг дошло, что говорил эти слова не кто иной, как Варлаам. Тревожно забилось сердце молодой женщины.
«Судьба меня с ним всё время сталкивает», — подумала она, устало слезая с лошади.
Её провели к пахнущему свежей древесиной крыльцу.
— Здравствуй, княгиня Альдона! — Варлаам, в боярском охабне, наброшенном на плечи поверх кафтана, и в шапке с куньей опушкой, вынырнул из темноты, взял её за руку, помог взойти по ступеням.
— Здрав будь и ты! — промолвила Альдона.
Они проследовали в горницу.
— Гридней накормить, отогреть, спать уложить! — приказал Варлаам дворскому.
Сидели вдвоём посреди светлой горницы, Альдона грела у печи замёрзшие ноги, Варлаам неотрывно смотрел на неё, во взгляде его сквозили обожание и нежность.
Гостью накормили кашей сорочинского пшена, дали испить тёплого мёду. Боярин долго молчал, смущаясь, не зная, о чём говорить. Альдона начала первой:
— Сказывали люди, в поход ты с князьями ходил, под Гродно ратоборствовал. Верно ли?
— Верно, княгиня.
— По имени величай.
— Хорошо... Альдона.
— Вот тако. А правда, что Бенедикта, угрина, убил ты?
— То враки. Бенедикт во рву крепостном утонул.
— Что, упал и утонул? — Альдона с сомнением усмехнулась.
— Вот и ты не веришь. Никто мне не верит. Да, я мог его вытащить, но не стал... этого делать.
Варлаам подробно поведал о своём пленении, бегстве и гибели угра. Альдона, нахмурив чело и подперев кулачком щёку, со вниманием слушала.
— И Мориц, стало быть, с вами там был? — спросила она вдруг. — Всё такой же трусливый, противный?
— Был. Что тебе до него?
— Да так, ничего. — Альдона отмахнулась. — Просто вспомнила.
...Разговор быстро закончился. Нежданная гостья устала и ушла спать. Варлаам тоже покинул горницу и направился к себе в покой. Спать он не мог, воспоминания о прошлом нахлынули на него с новой силой и бередили душу. Он стоял у окна и слушал гул разыгравшейся стихии, когда вдруг обхватили сзади его стан ласковые женские руки. Он узнал эти руки, увидел в неясном свете лампады серебряный перстенёк на безымянном пальце.
— Я хочу повторить ту ночь... Помнишь, на озере Гальве, — прошептал в ухо Варлааму тонкий голосок.
Альдона тихо засмеялась, затем решительно повалила сто на постель, притиснула, села сверху, расставив ноги. Каскад белокурых волос упал Варлааму на грудь, щекотал его, он притянул её к себе, стал целовать, княгиня отвечала ему со страстью. Затем меж ними случилось то же, что и на озере, и снова Альдона была в этом действе первой, главной, а Варлаам как будто слепо подчинялся ей, её воле, её горячему желанию, испытывая при этом давно, казалось, забытое, навсегда похороненное блаженство.
— Как хорошо мне. Сладко, — призналась после Альдона.
Истомлённые ласками, они лежали, обнявшись, па ложе, ближе к рассвету Альдона уснула у него на груди и тихо посапывала, умильно приоткрыв алый рот. Варлаам, боясь потревожить любимую, старался не шелохнуться и с мягкой улыбкой смотрел на неё. По телу его растекалась волна нежности.
«Не отпущу её, никуда и никогда! Хватит нам таиться. Я — посадник, у меня много сёл, я достоин её руки», — думал Низинич.
После, когда Альдона проснулась и собиралась покинуть его покой, он сказал:
— Помнишь, как я говорил тебе тогда? Не дело это — хорониться от чужих глаз. Любовь в подворотне — не для меня... Не для нас с тобой, Альдонушка. Выходи за меня. Хватит тебе вдовой жить. Я — человек на Червонной Руси не последний. Потом — дочь у нас.
— Про дочь толковня у нас с тобой была, — сурово сдвинула брови княгиня. — Не должна ни она, ни кто иной правду ведать. То наша с тобою тайна. А о предложеньи твоём, — она вздохнула. — Не сейчас, нет. Позже. Покуда не могу я.
— Что же, так и будем, урывками видеться, прятаться по углам от всех, по сторонам озираться — не заметил ли кто?! — в отчаянии воскликнул Низинич.
— Сказала же: позже. Лето, второе минует, тогда. Не отошла я ещё.
— Ну хоть надежду могу я питать?
Альдона внезапно рассмеялась.
— А нешто нет?
Серые глаза её зажглись лукавыми огоньками, она ладонью тихонько провела по его бородатой щеке.
— Сама не ведаю, что со мною творится, да токмо... И мне без тебя тяжко. Но... Потом, после. Дай срок.
Она быстрым движением подскочила к нему, ожгла уста коротким поцелуем и тотчас же со смешком вылетела из покоя.
«Стало быть, могу я надеяться!» — Эта мысль была для Варлаама радостной, светлой.
«Ведь мы оба ещё молоды, мы ещё сможем быть вместе! О том буду молить Бога!»