Погоня за ветром

— Тогда я прочту. Дай-ка сяду поближе к свету. Ага, вижу, понимаю. — Лев стал водить скрюченным перстом по харатье. — Та-ак! В общем, убил этот Маркольт одного латинского епископа и с награбленным добром скрылся. И за то требует магистр, чтобы помог ему Маркольт уговорить князя Даниила пойти войной на Литву. Иначе станет известно о злодействе Маркольтовом. Из-за этой грамотки Констанция и заставила Маркольта себе помогать. Так вот, княгиня Альдона. Возьми грамотку, и отошли её в Ливонию. Нынче у орденских немцев новый магистр, не знает он, верно, ничего о Маркольте. За давностью лет многое забывается. Думаю, прочитав грамотку, не обрадуются немцы. А ты ещё и напиши: наказать, мол, убийцу следует. И тогда, помяни моё слово, не станет вскоре Маркольта. У ордена длани длинные.

Князь свернул свиток, перетянул его шёлковой лентой, подал Альдоне. Но вдовая княгиня, брезгливо морщась, отстранила от себя харатью.

— В ентом весь ты, князь Лев. Козни строить горазд, — сказала она с нескрываемым презрением. — Мерзко се. По-честному я хочу, прямо. Объяви Маркольту вину его, вели голову срубить. А ты... Чужими руками... Ковою...

— Я — кознодей, да?! — Лев внезапно распалился, вскочил на ноги, как ужаленный, зашагал по палате. — А ты?! Ты втайне замыслы свои вынашивала, одной местью жила, крови жаждала, мечом владеть училась, в лесу глухом хоронясь!

— Я — на поединке! Я — честно! Ковы я не измышляла, грамотами замшелыми не трясла! — воскликнула возмущённая до глубины души женщина.

— Девчонка ты неразумная! — Лев зло сплюнул. — Брось это всё! Слышишь, брось! Довольно крови было пролито, довольно душ загублено! Пустое это! Всё пустое! Я — старше тебя, я — знаю! Если что и делать, то только ради целей больших! А Маркольт — так, мразь, мелочь! Пусть себе доживает, пусть догнивает в своём углу! Не высунется оттуда, ибо — трус! Мстить ему, с мечом на старца бросаться — да глупо это, глупо, пойми, княгиня!

— Пото глаза закрываешь, что стол галицкий по смерти Шварна заполучил, князь? — Уста Альдоны искривились в презрительной усмешке.

— Да не нужна мне его смерть была! — с досадой всплеснул руками Лев. — Галичем я бы и без того завладел. Тогда уже все бояре, почитай, за меня стояли.

— Неправда! — ожёг его короткий вскрик вдовой княгини.

— Хватит, довольно! — прорычал в ответ князь, снова валясь на мягкий бархат скамьи. — Не о том мы с тобой речь ведём! Глупая толковня у нас выходит! Лучше ответь: зачем ты мстишь? Ради чего?

— Хочу, чтоб по заслугам убивцы получили!

— А я хочу, чтоб Червонная Русь цвела и крепла. И марать руки о Маркольта не желаю.

— О грамотку свою уже руки замарал. И в крови брата моего такожде! — бросила ему в лицо Альдона.

— А ты смелая, как я погляжу.

— Кого мне бояться? Тебя, что ли? — Вдовая княгиня зло расхохоталась. — Что, в поруб сунешь?

— Нет, не суну. Но стражу приставить могу. Очень уж ты сегодня шумна. А я шума не люблю. Да и кто тебя знает. Может, достанешь сей же час из рукава отравленный кинжал и в меня бросишь. Чай, научилась метать, остриём в дерево. Кто там тебя обучал? Воевода Сударг? О, он ратник добрый. Вот что тебе скажу, сестрица...

— Княгиней изволь величать! Али по имени! — возмутилась Альдона. — Какая я тебе сестра?

— О Господи! — Лев вздохнул и сокрушённо покачал головой. — Грехи наши тяжкие. В общем, так. Мешать тебе не стану, но и помощи у меня в таком деле больше не испрашивай. Поступай с Маркольтом, как хочешь. Грамоту можешь забрать.

— Не надобна она мне, грамота твоя! Пойду! И позабудь о толковне нонешней. Прощай!

Альдона резко встала.

— Не губи себя, княгиня. Посмотри в зеркало. Ты молода, красива! Ты умна, в конце концов! И до мести нисходишь! А, что с тобой говорить!

Князь сокрушённо махнул рукой, глядя, как Альдона, не обращая более на него никакого внимания, отворяет дверь и, шурша долгим платьем, выходит из покоя.

Лев положил грамоту обратно в ларец и запер его на ключ.

72.

На утреннюю трапезу в столовую палату Львовского дворца, высокими слюдяными окнами выходящую в сад, собралась, как обычно, княжеская семья. Лев любил завтракать в узком кругу и избегал многолюдных застолий с их шумными разговорами. Тем более было время Великого поста, и на столе в основном находились соленья да овощи. Пили малиновый и хлебный квас, реже — густой сладкий мёд. Ели двоезубыми ромейскими вилками, на серебряных тарелках.

По правую руку от Льва поместилась Елишка, облачённая в платье из синей парчи. На коленях она держала наряженную в пёстрые лоскутья деревянную куклу. Слева от князя расположилась Гертруда фон Бабенберг, в платье белого шёлка и шерстяной душегрее. От неё сильно пахло иноземными благовониями. Рядом с герцогиней устроился сын Льва, молодой Юрий, со своей женой, дочерью тверского князя Ярослава. Сноха ходила непраздной — Лев обратил внимание на её сильно округлившееся чрево.

Поначалу трапеза проходила в молчании, Лев сплёвывал на тарелку косточки от солёных оливков, привезённых в бочках из Греции.